В Стране Дремучих Трав

Так дошли они до перекрестка асфальтовой и проселочной дорог. Здесь Думчев остановился:

— Надежда Александровна! Я действительно немного устал. И хорошо бы отдохнуть! Здесь недалеко беседка.

— Какая беседка? Где она? Где?

— Вот рядом, направо, за той рощей.

— Там, за рощей? Но ведь это далеко!

— Совсем близко! И тут же у беседки — Страна Дремучих Трав… Там я прожил все годы!

— Сергей Сергеевич! — уже взмолилась Надежда Александровна. — Вернемся домой!

Думчев покачал головой:

— Доклад состоится!

Надежда Александровна присела на какие-то бревна, что лежали у края дороги. Думчев сел рядом. Он все почему-то глядел туда, в сторону рощи, где была беседка, и все молчал. Потом вдруг сказал: «Пора!» Попытался встать. Но сил не хватило. И Думчев почти упал на бревна. Обморок.

И вот теперь Сергей Сергеевич Думчев в больнице.

Глава 73

Гость из москвы

…Засим расстанемся, прости…

А. Пушкин

Я сидел в полутемной комнате больницы, где дежурил врач. Только мне одному было понятно, о чем говорил Думчев в бреду.

То он осматривал, хорошо ли к кузнечику приросла голова сверчка, и был очень доволен. То звал гостей к себе в узорный дом и тут же смущался: гости видели перед собой только дупло. Потом вдруг горько-горько жаловался, что опять стал меньше в сто или двести раз и дорога под его ногами растягивается, удлиняется без конца.

Когда ночь кончилась и взошло солнце, больной забылся, замолчал.

Главный врач больницы — женщина (по видимому, хирург: руки быстрые, уверенные, сильные) — внимательно выслушала мои тревожные и беспокойные расспросы о здоровье Думчева и сказала:

— Мы будем лечить больного длительным сном.

Многое я хотел сказать врачу и о самом Думчеве и почему он мне так дорог, но я не знал, как начать.

— Вы хотите меня еще о чем-нибудь спросить? — обратился ко мне врач.

— Нет!

Я еще посидел в кабинете главного врача и ушел.

Я не уехал из Ченска. Поселился в поселке напротив больницы и послал в Москву несколько телеграмм. Одну — на работу, в театр, о том, почему я вынужден задержаться на несколько дней в Ченске. Другую телеграмму я послал Калганову с извещением о болезни Думчева.

Каждое утро я заходил в больницу.

— Не проснулся ли больной?

— Нет, все еще не проснулся. Состояние тяжелое.

Усталый от пережитого, не веря во все то, чему сам был свидетелем, я бродил по берегу, вслушивался в шум волн, смотрел, как солнце медленно шло к закату. Катились волны. Я долго и неотступно смотрел им вслед: вот-вот растворится мое беспокойство, уплывет моя боль. Волны всё унесут с собой. Напрасно!

Через три дня врач сказал мне:

— Сегодня утром больной, наверно, проснется. Но уже нет надежды на выздоровление.

И Думчев проснулся! Он увидел около себя Надежду Александровну Булай и меня.

Мы молчали, не зная, с чего начать разговор. Так бы мы и промолчали положенное посетителям время, но вдруг Думчев начал внимательно всматриваться в лицо Булай.

— Вы хотите мне что-нибудь сказать, Сергей Сергеевич?

— Я вспоминаю, — сказал Думчев ясно и раздельно. — Сейчас здесь вы, Надежда Александровна, склонили голову надо мной совсем так, как… много лет тому назад… море… разбитый снаряд, и я на песке… Я поднял голову и увидел вас…

— Я тогда была молодой…

— Я сейчас вижу вас такой, как тогда.

Слезы навернулись на глаза Булай. Она незаметно смахнула их рукой.

Пристально, сосредоточенно всматривался Думчев в черты ее лица. И слезы набегали снова, и снова на глаза старой женщины.

А Думчев ласково глядел на нее. Они молчали. Чтобы не помешать им, я отошел, к открытому окну.

Как понять их? Ведь жизнь прошла.

Поздней осенью сквозь дождь и слякоть иногда проглянет неожиданно и сильно солнце, совсем не осеннее. И вдруг зеленым, ярко-зеленым кажется тот или другой пучок травы. Рукой бы потрогать! Посидеть бы, зарыться в траву! Совсем весенняя трава! Теплота разливается в воздухе. И дождик кажется смелым, задорным. Весна! Совсем весна на дворе! И чувство благодарности за это тепло охватывает душу.

Это вспомнилось мне, когда я смотрел на Думчева и Булай. И пришла мне на память давно забытая мною мелодия, вспомнились и слова:

Как поздней осени порою…Бывают дни, бывает час…

Стоя у окна, я смотрел в сад. Какое тихое утро! Безоблачное небо. Спокойное, ясное, голубое, чуть-чуть лиловое у горизонта.

Гул самолета ворвался в палату. Думчев о чем-то спросил. О чем? Я не расслышал.

Булай громко и ясно объяснила:

— Это прилетел самолет из Москвы!

— Как из Москвы?! Не верю! Такое расстояние… — проговорил Думчев.

— Расстояние? Какое же это расстояние для самолета? До Москвы всего…

— …до Москвы тысяча… тысяча верст… А я… я-то хотел, чтоб стрекозы и мухи… научили…

Эти слова он выговаривал со злой насмешкой, с горькой иронией над самим собою, за которой человек иногда скрывает большое несчастье.

Я вышел в сад. Посидел на скамейке. Короткие тени деревьев спокойно тянулись одна к другой. Там и здесь мелькали халаты больных.