В стране полумесяца

Мы подъѣзжаемъ къ берегу и нанимаемъ экипажъ. «Въ Эйюбъ,» говорю я. Эйюбъ — такъ оно называется и по-турецки. Но кучеръ не понимаетъ моего произношенія. Я повторяю, стараясь произнести особенно ясно, но ничего не помогаетъ. «Дай, я скажу!» говоритъ моя спутница, и тоже говоритъ — «Эйюбъ». Мнѣ стало совѣстно, она сдѣлала изъ него совершенно другое слово, которое по силѣ не могло сравниться съ моимъ. И кучеръ ее понимаетъ, теперь онъ самъ спрашиваетъ: «Эйюбъ». И моя спутница киваетъ головою въ знакъ того, что это вѣрно. Я вполнѣ увѣренъ, что мы попадемъ не въ настоящій Эйюбъ, но я долженъ смириться и уступить. Моя спутница и кучеръ болтаютъ между собою по-турецки, киваютъ другъ другу головами и о чемъ-то сговариваются. Наконецъ, мы садимся въ экипажъ и ѣдемъ. Мы попадаемъ въ настоящій Эйюбъ. Положимъ, я не видѣлъ всего свѣта, но могу съ увѣренностью сказать, что существуетъ коего только одинъ Эйюбъ. Это — священное мѣсто. Кучеръ, должно быть, не разъ возилъ сюда туристовъ, онъ знаетъ уже, что можетъ ихъ заинтересоватъ и потому подвозитъ насъ къ главному входу, откуда намъ легко проникнуть въ мечеть Магомета II. Но мы проходимъ мимо мечети. Большія мечети выглядятъ лучше на картинахъ. Онѣ не высоки, а только длинны. Софійская мечеть по длинѣ равняется маленькому городу и вмѣщаетъ въ себѣ второй по величинѣ приходъ въ мірѣ. Только она очень плоска. Въ мечети Магомета II хранится сабля Османа, представляющая большую цѣнность; каждый султанъ долженъ ее надѣть при вступленіи на престолъ. Такъ, значитъ, мы проходимъ мимо мечети, чтобъ попасть въ Эйюбъ. Эйюбъ — цѣлый городъ гробницъ. Царство кипарисовъ, платановъ, цвѣтовъ. Во многихъ мѣстахъ мечети, вездѣ храмы смерти, мавзолеи, каменныя колонны. И всюду царятъ миръ и тишина. Кипарисы стоять прямо и неподвижно, застывшіе, какъ башни; когда поднимается вѣтерокъ, въ пальмовыхъ рощахъ тихо шелестятъ листья. А то все спокойно. Мы тоже невольно начинаемъ ступать осторожнѣе, по мѣрѣ того, какъ удаляемся отъ города и улицъ. И мы говоримъ тихо въ странѣ смерти. Намъ жутко; мы невѣрующіе, и, быть можетъ, слишкомъ углубились въ Эйюбъ, въ его священныя рощи. Однако настойчиво пробираемся все глубже и глубже; со всѣхъ сторонъ насъ окружаютъ безмолвныя могилы. Мы присаживаемся на одну изъ нихъ. И живого человѣка тянетъ на кладбище, чтобъ отдохнуть. Это какъ бы островъ въ бушующемъ морѣ. Но въ то же время нѣтъ другого мѣста, гдѣ бы жизнь такъ боролась и побѣждала, какъ здѣсь: здѣсь высочайшія деревья и самые жирные земляные черви. У насъ, на родинѣ, на кладбищѣ была могила, которая цвѣла безъ всякаго ухода, она давала ягоды — и мы, дѣти, отлично знали, какъ отыскать ее! Каждая ягода была какъ бы глоткомъ вина…