В суете прошлых дней

Обедать мы отправились в тот же ресторан. Судя по тому, с какой настороженностью на нас посматривал персонал ресторана, Кудряшов вчера не постеснялся рассказать о том, что его побили на улице, всем, кому смог. И о том, кто на него напал – тоже рассказал.

В ожидании заказа, я барабанила пальцами по столу. Но больше разглядывала свой маникюр, чем барабанила.

– Что тебе Вася сказал? – не выдержала я в какой-то момент.

Павел сидел с телефоном в руках, кажется, был занят, но мне нужно было спросить. Очень нужно.

Зотов кинул на меня быстрый взгляд.

– Какая разница?

– Для меня есть разница, – заспорила я. – Хочу знать, как меня ещё оскорбили.

Павел откровенно поморщился.

– Юль, тебе надо перестать об этом думать. И перестать с ними пересекаться. И пререкаться. Как бы не хотелось.

– Я очень стараюсь.

– Не очень получается, когда ты здесь. Нужно перестать сюда ездить, Юля. Какое-то время.

– Паш, я же не просто так!.. – начала я.

– Знаю, но так будет лучше.

Я нахмурилась.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты была права, ты представляешь угрозу. По крайней мере, тебя так воспринимают.

– Что он тебе сказал? – повторила я свой вопрос.

Зотов вздохнул.

– Ничего нового, что не слышала бы ты. Да и чего не слышал бы я. Единственное, что могу отметить, так это тот факт, что ты, милая моя, постоянно у них на уме. О тебе постоянно говорят, о тебе всё время думают. – Павел кинул на меня загадочный взгляд. – Ты незабываемая женщина. Твой бывший муж… да и все бывшие, судя по всему, о тебе никогда не забудут.

Я сдвинула брови. И отметила:

– Какой-то сомнительный комплимент.

– Ты так считаешь? А зачем ты к Ольге пошла? – вдруг спросил он. – Посчитала, что от вашего разговора будет какой-то толк?

– Нет, – качнула я головой. Затем улыбнулась ему. – Мне просто захотелось.

– А, захотелось, – протянул. – Что ж, это аргумент.

– Не смейся. Но мне, на самом деле, захотелось. Мы с ней за все эти годы ни разу с глазу на глаз не оказывались, в лицо друг другу правду не говорили. Мне захотелось… и высказаться, и послушать, что она мне скажет.

– Тебе полегчало?

– В каком-то смысле, – не стала я отнекиваться.

– Что ж, хоть какая-то польза.

– А Вася?.. – снова полезла я к нему с расспросами.

– Вася сказал, что я идиот, который повелся на красивую мордашку.

– На мордашку? Так и сказал?

– Нет, Юля. Он сказал по-другому, – с нарочитым нажимом проговорил Зотов. – И совсем не про мордашку. Я решил быть тактичным.

Я фыркнула. Вроде как небрежно, но, в то же время, возмущённо.

– Он ко мне всегда так и относился. Поэтому ничего другого я не жду.

– Лиза тебя не помнит, – сказал Павел и остановил на мне внимательный взгляд. А я замерла после его слов, у меня буквально остановилось сердце. Сначала болезненно ёкнуло, а затем остановилось. – Она ребенок, Юля. Её всячески ограждают от этой информации. У неё есть мама и папа, она ещё слишком мала, чтобы анализировать обрывки информации, которые до её ушей, возможно, и долетают. Она просто не задумывается.

Я смотрела в стол, а в такт его рассуждениям кивнула.

– Я знаю.

– Но скоро всё изменится, – сказал Зотов, и я подняла на него глаза.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что это так. И ты сама мне об этом говорила сегодня утром. Девочка взрослеет, начнёт интересоваться другими вещами, разговоры взрослых воспринимать по-другому. И где-нибудь, от кого-нибудь она обязательно услышит о тебе. И Вася с Ольгой очень боятся этого момента. А тут ещё ты, которая никак не успокоится. Сидела бы ты в Нижнем, устраивала бы свою жизнь, и, скорее всего, они смогли бы вырулить из опасной ситуации.

– Сказали бы, что я её бросила, – подтвердила я. – Бросила, уехала, что меня лишили родительских прав, потому что она мне никогда не была нужна.

Павел кивнул.

– Да. Вот только ты не успокаиваешься. Приезжаешь, подсматриваешь, без конца подаёшь иски в суд. Это им трудно будет оспорить.

Я закусила нижнюю губу и водила пальцем по скатерти. Всё быстрее и быстрее, и не замечала этого. Зотов протянул руку через стол, накрыл ею мою ладонь, останавливая. В его жесте не было особой ласки или трепетности, он просто остановил мои пальцы.

– Юля, это ничего не значит. Ты не должна надеяться на то, что всё изменится, и ты вдруг станешь для неё близким человеком.

Я заставила себя выдохнуть.

– Я знаю.

Принесли заказ, Зотов руку убрал и занялся едой. Молчал. Я так поняла, что этим он даёт понять, что следует закончить разговор. Мне заканчивать не хотелось, мне хотелось говорить и говорить о дочери, о том, что, возможно, случится, изменится, находить в этих рассуждениях для себя очередную порцию надежды. Со мной редко кто говорил о Лизе, редко кому было интересно, что происходит, а уж тем более успокаивать и уговаривать меня находилось мало желающих. В большинстве случаев, люди просто не знали, как реагировать. Но Павел замолчал, и я молчала.

– Ешь, – сказал он в какой-то момент.

Я взяла вилку и принялась за еду, через силу.