В сумерках мортидо

И вот, через две недели в результате целенаправленной интенсивной терапии состояние больного улучшилось настолько, что позволяло, не оглядываясь на недавнее прошлое, его оперировать.

Дмитриев оставался малоразговорчивым и замкнутым.

На повторно заданный вопрос, согласен ли он на операцию, он также, как и в первый раз, коротко ответил: – Хорошо, ладно.

И опять пожал своими узкими плечами. Он пожимал плечами каждый раз, когда раздавался его монотонный бас, и такая синхронизация голоса и телодвижения напоминала нервный тик. Но когда Павел напрямую спросил у него о причинах навязчивой заботы со стороны больничной администрации, он промолчал и ни единым жестом не подтвердил, что услышал вопрос. И Павел к этому больше не возвращался.

С момента операции прошло дней десять.

Произошло маленькое чудо.

Раскрыв брюшную полость, Павел даже поморщился под маской – как плохо!

Опухоль размером с волейбольный мяч выбухала из раны, отодвигала все органы влево и не оставляла хирургу пространства для работы. Её ткань просвечивала через истонченную паранефральную клетчатку и отливала багрово-красным. Своим верхним полюсом она уходила глубоко под печень, по левой поверхности плотно предлежала к очень крупной вене, нижней полой, а восходящая часть двенадцатиперстной кишки была распластана на ней, как чулок на яйце для штопки. Окружающие почку сосуды, в норме – почти не заметные, у Дмитриева, вследствие нарушения оттока крови по ним, вызванного огромным объемом самой опухоли, выглядели как толстые-претолстые червяки темно-синюшного цвета – в кинематографическом кошмарном сплетении они окутали своими извитыми пульсирующими телами голову ребенка, выедая ему глаза, забивая рот и ноздри.

– Саркома, выпалил ассистирующий Павлу врач-интерн, демонстрируя свою эрудицию в области патоанатомии.

– Пожалуй, ты прав, – Павел был склонен согласиться с мнением молодого доктора. – Саркома, – протянул он раздумывая. – Откуда ты знаешь, как она выглядит?

– Обижаете, Павел Андреевич, – совсем не обидевшись, а напротив, гордясь, что угадал, весело улыбнулся интерн.

А Павел размышлял, стоит ли продолжать вмешательство. Или закончить вот на этом этапе – диагностическом? Шансов, что удастся удалить опухоль радикально, без нарушения ее целостности, “отойдя” от всех жизненно важных анатомических структур, было не много. Но он бы не сказал, что их нет совсем. Были! В случае, если опухоль окажется саркомой, а вероятность этого он оценивал процентов в девяносто пять, сколько проживет пациент в дальнейшем? По статистике – десять месяцев. Сначала, два – три месяца будет восстанавливаться после операции, а потом, последние два месяца – медленно умирать, с каждым днем теряя силы, сожалея и коря себя за то, что в свое время не отказался от тяжелой и мучительной операции. И все-таки стоит попытаться выполнить радикальную операцию? На это уйдет часа четыре, как минимум. Он зверски устанет, но это, конечно, ерунда, пустяки. А вот в послеоперационном периоде придется волноваться по-настоящему. Приезжать вечерами и по выходным, бегать по десять раз в день в реанимацию, осматривать, перевязывать, ругаться с медсестрами, чтобы спешили, помогали, выполняли, что назначено, что необходимо. А без их содействия больного не выходить. Одним словом, на некоторое время он создаст себе неприятную беспокойную жизнь. Тоже ерунда – лишь бы выжил больной…

Похожие мысли проносились в сознании Павла, но, скорее, это был особый своеобразный внутренний контроль. Еще ни разу он не отказался от выполнения операции, принимая во внимание подобные доводы, и дал себе слово, что когда такие аргументы будут иметь для него хоть какое-то значение, он уйдет из хирургии.

Значит – попытаться? Конечно! А если не получится? Впрочем, пока путь назад еще не был отрезан. Стоит попробывать отделить опухоль от нижней полой вены. В случае, если такая попытка не увенчается успехом, его совесть будет абсолютно чиста – поздно. Да и главному легче будет все объяснить. Он поначалу и забыл, что оперирует отнюдь не рядового больного. Эта деталь только сейчас всплыла в его памяти.

– Что, пробная? – ехидно спросил Шапкин, врач-анестезиолог.

Из-за спины Павла он заглянул в рану и оценил увиденное по-своему.

– Кто сказал? – раздраженно отозвался Павел, даже не посмотрев в его сторону.

– Ну, ну, дерзайте, – в этот раз почти не слышно пробормотал Шапкин и вернулся к изголовью операционного стола, на свое рабочее место.

– Начали. Все готовы? – Павел обращался к операционной сестре и своему ассистенту. – Без тени сомнения.

Остальные кивнули.

На шестой день после успешно проведенной операции, в результате которой опухоль у Дмитриева была удалена, Павел получил результат гистологического исследования. В графе данные исследования аккуратным детским почерком, принадлежавшим санитарке патологоанатомического отделения, было выведено одно слово – “гемангиома”, но означало оно многое.