— А вот как! В международных валютных расчетах курс марки снизили на тридцать девять процентов. Если раньше за определенное количество бумаги или целлюлозы экспортер получал фунт стерлингов, или шестьсот сорок марок, то с сентября за эту же бумагу или целлюлозу он получает тот же фунт стерлингов, но фунт-то стоит уже девятьсот марок. На двести пятьдесят марок больше! А внутри страны цены на лес и целлюлозу не возросли… Так и получается, что прибавка в десятки миллиардов марок идет в карман экспортеров.
— Но ведь тогда должны подняться цены на товары, ввозимые из-за границы?
— Да! Но за импортные товары будет расплачиваться население, те, кто их покупает, а не промышленники-экспортеры. Это во-первых. А во-вторых, мы вывозим в последние годы больше, чем ввозим. Наконец, в-третьих, из-за кризиса сбыта и острой конкуренции на мировом рынке цены на товары, которые мы покупаем, почти не повысились. Случайно создалась выгодная конъюнктура.
И, словно подытоживая разговор, депутат добавил:
— Нашей буржуазии всегда так везет! Можно подумать, она родилась в рубашке.
Поднимаемся по широким гранитным ступеням парламента. Около дверей, ведущих на хоры для публики, уже собралась толпа. Люди разных сословий, возрастов, званий. Народу больше, чем всегда: стало известно, что премьер-министр и лидеры почти всех фракций высказались против трансляций прений по радио, как это бывает обычно.
Раскрываются двери, и словно наперегонки люди устремляются по витой лестнице на хоры. Как только заполнятся все места, служители закроют двери на хоры, и никто уже не проникнет в зал, украшенный символическими статуями работы Вяйне Аалтонена. Четыре позолоченные мужские фигуры, стоящие в нише в полукружье высокой стены за президиумом, должны обозначать Пионера, Умственный труд, Веру и Жнеца. Они обращены лицом к депутатам. Между ними, посредине, пятая фигура, женская, — символизирует Будущее. Золотистые кудри ее спускаются ниже плеч. Статуя поставлена спиной к залу, и на руках ее младенец, который взмахом ручонки приветствует депутатов.
— Она отвернулась, чтобы не смущать своей наготой почтенных депутатов? — спросил я.
— Нет! Ей просто совестно смотреть на легковерных, которые верят речам больше, чем делам, — отвечает мой спутник.
Проходят одна-две минуты — и все места заняты. Публика устраивается поудобнее — снимают пальто и шубы, разматывают шарфы. Кепки, шляпы, фуражки сняты при входе.
Заседание открывается в назначенное время. На холеном лице председателя сейма Фагерхольма, бывшего парикмахера, а ныне директора акционерного общества государственной алкогольной монополии, поблескивают стекла очков.
Выступает премьер-министр «правительства чиновников» — недавний директор банка — фон Фианд.
Он отвечает на запрос фракции народных демократов, которые считают, что из-за политики, проводимой правительством, положение трудящихся непрерывно ухудшается, число безработных растет, а развитие производства замедляется.
Фианд утверждает, что правительство ведет правильную политику, девальвация была нужна, только с ее помощью можно прекратить регламентацию внешней торговли и перейти к «нормальному порядку», к либерализации торговли, под которой он подразумевает свободу внешней торговли, ее подчинение стихии коммерческой конкуренции.
Наконец он сообщает — и это «гвоздь» сегодняшнего заседания, — что вчера в Вашингтоне подписано соглашение о займе. Соединенные Штаты предоставляют Финляндии заем в 4,5 миллиарда марок. И хотя заем дается в финских марках, которые скопились у правительства США в результате финских закупок, Фианд считает его очень выгодным. Срок займа — сорок лет. 3 процента годовых. Таких льготных условий Америка в последние годы никому не предоставляла.
Послушать премьера — так может сложиться впечатление о широком жесте богатого «американского дядюшки». Вполне в духе распространяемой кое-кем здесь легенды: «Финляндия — лемпилапси — любимый ребенок Соединенных Штатов».
Однако в прениях выясняются истинные истоки такого вашингтонского «великодушия». Приводятся цифры: за каждую тонну целлюлозы Финляндия получила из Советского Союза 6639 килограммов каменного угля, а из США — 4912. И так дело обстоит не только с углем.
На трибуне депутат трудящихся Хельсинки, инженер Энне. Он говорит:
— Было бы интересно услышать объяснения премьер-министра или министра торговли и промышленности о том, почему, за совершенно малыми исключениями, продукция нашей деревообрабатывающей промышленности продается Соединенным Штатам дешевле тех цен, которые сложились на мировом рынке?
Это не голословное утверждение. Цифры, которые приводит Энне, неопровержимы. Оказывается, в некоторые годы цены на целлюлозу и бумагу, которые Финляндия продавала Соединенным Штатам, были на 44 процента ниже мировых. Газетную бумагу в 1956 году Соединенные Штаты покупали на 19,4 процента дешевле, чем другие страны. За пять лет американским капиталистам было подарено таким путем около 12,5 миллиарда марок.