В Суоми

Владелица его, финка, овдовела и во второй раз вышла замуж за немца Швальбе. Это случилось сразу после гражданской войны в Суоми, когда собственность, принадлежащая подданным германского императора, освобождена была от налогов. Спасаясь от обложения, владелица перевела поместье на имя своего нового мужа. После второй мировой войны, когда Советская Армия разбила гитлеровцев вкупе с их союзниками, имение, как немецкая собственность, было конфисковано и по условиям мирного договора перешло в советское владение. Советская администрация передала бывшее поместье Швальбе со всеми его угодьями школе имени Юрьё Сирола.

— Помнишь Гренлунда? — спросил Эса у Каарины.

Да, они помнили этого старика, который раньше был батраком у помещика и остался работать в имении и тогда, когда оно стало школой молодых активистов ДСНФ. Однажды, когда Гренлунд еще батрачил у помещика, он увидел в хозяйском саду гадюку, выползшую погреться на солнце. Он ловко наступил каблуком на ее голову и, взяв с собой еще извивающуюся, но уже безвредную змею, потащил как трофей господину Швальбе.

— Она тебе мешала? — строго спросил помещик.

— Нет!

— Она ужалила тебя? — продолжал он строго.

— Нет! — недоумевая отвечал батрак.

— Так почему ты ее убил? — повысил голос хозяин.

— Но здесь бегают господские дети… а она ядовитая… — уже начал оправдываться Гренлунд.

— Она бросилась на детей?

— Нет!

— Так почему ты ее убил? Ты здесь можешь что-нибудь делать только по приказу хозяина. Не сметь самовольничать! — И, не дожидаясь ответа, тоном, не терпящим возражений, помещик приказал: — Возьми змею, сдери с нее шкурку!

Гренлунд безмолвно содрал кожу со змеи, натянул ее на стек помещика, проклиная в душе хозяина…

— Знаешь, я иногда завидую этой наглядности отношений. Стена из елей! Гадюка и помещик! Насколько было легче раньше рабочим-агитаторам, чем нам теперь! — говорит Каарина. — Батраки и кулаки, торпари и помещики. Открытая, очевидная, откровенная эксплуатация. Класс против класса. И все ясно. Бросается в глаза, стоит лишь их открыть! А теперь? Сущность-то осталась прежней, но насколько по внешности стало сложнее!

Эксплуатация в форме сдачи машин в аренду и в самом дело не так уж бросается в глаза!

Зависимость от банков и «двадцати семейств», посреднических обществ и предприятий по переработке сельской продукции еще труднее постичь невооруженным глазом.

— Особенно когда мелких земледельцев эксплуатируют «свои» же, кооперативные маслодельные заводы, бойни, касса взаимопомощи. Крестьяне, естественно, недовольны. А этим недовольством пользуются буржуазные партии. Я убежден, что своей демагогией Веннамо расколет Аграрную партию, — сказал товарищ из Тампере, снимая чайник с костра. — К примеру…

Но примера я так и не услышал.

— Какие мы невежи! — перебивая его, вдруг всполошилась Каарина. — Ведем разговоры, может быть, совсем неинтересные гостю. — И принялась энергично разрезать на куски черничный пирог.

Возвращались мы домой за полночь. Медленно отходил от лодки скалистый островок, и уже через пять минут наплывал другой, совсем на него не похожий. Плоский, как тарелка, он шумел трепещущей листвою осин. Можно было заблудиться в этом озерном архипелаге. Вода теперь всюду была стальная.

Когда мы причалили у баньки к мосткам дома отдыха, на круглом камне в озере сидела бессонная чайка, словно погруженная в думу. Такая нее чайка сидела на этом камне в ранний утренний час, когда отплывали на скалистый островок Каунис, что означает по-русски «Красивый».

Лаутсиа.

Дорога жизни

ИЛМАРИНЕН И АНТИКАЙНЕН

На улице Лёнрота

Идет снег. Мягкий, мохнатый. Темные сучья деревьев, покрытые сверху снегом, снизу кажутся еще чернее. Белой мягкой шапкой ложится снег на бронзу высокого памятника, на непокрытую голову слепого старика, поющего руны, на самого Элиаса Лёнрота, скромного лекаря из Каяни, который прославил себя, записав эти руны на статую девушки, олицетворяющей собой молодую Финляндию.

Сидя у ног Лёнрота, она вслушивается и запоминает бессмертные руны «Калевалы».