В Суоми

«Когда я первый раз пришел к нему, — писал в «Современнике» Белинского русский ученый Я. Грот, — он сидел, в длинном сюртуке, пред небольшим столиком, где лежало несколько тетрадей, мелко исписанных… Ему тридцать восемь лет, из которых более десяти последних проведены им почти в беспрерывном пешеходном странствовании. Я нашел в нем человека среднего роста, с крепким телосложением, не полного и не худощавого, с лицом смуглым и отчасти багровым, с огненными черными глазами, с добродушной улыбкой, с приемами не совсем ловкими».

Грот ничего не сказал ни о высоких болотных сапогах, без которых были бы немыслимы странствования Лёнрота, ни о том, что он походил на крестьянина, — в этом дворянин Грот не видел ничего привлекательного для себя. Но вот именно таким — мужиковатым, стриженным под скобку, в высоких болотных сапогах, в длиннополом сюртуке — и сидит Лёнрот на камне в центре столицы, внимая пению слепого старика, в котором каждый узнает Архипа Перттунена, старого карела из Ладвозера.

Недавно, на открытии Декады карельской литературы в Москве, в Центральном доме литератора я слышал, как статная, несмотря на свои восемьдесят лет, еще полная сил, — ее бы с трибуны отлично было слышно и без микрофона, — Татьяна Алексеевна Перттунен исполняла не только старую руну, но и новую, сложенную ею песню:

Я в Карелии родилась —

В маленькой своей избушке,В волости Вокнаволокской,А в деревне Ладвозерской.Родом я из Перттуненов…

Старая сказительница с гордостью произносила названия родных деревень. Эти деревни, просторные избы которых срублены на скалистых берегах озер, раскинувшихся среди безбрежных лесов, прославлены тем, что здесь сохранились и приумножились песни, сказания, руны — замечательная поэзия карельского и финского народов. И слова сказительницы «Родом я из Перттуненов» тоже звучат гордо. От слепого рыбака Архипа Перттунена, прадеда Татьяны Перттунен, Элиас Лёнрот, «финский Гомер», запасал лучшие руны, которые стали первоосновой «Калевалы». Слава рода Перттуненов не иссякает. Она и в песенной традиции, бережно хранимой и приумножаемой в роду, она и в ударном труде знаменитых здесь Перттуненов — сплавщиков, лесорубов, доярок. И вот сейчас, в Хельсинки, стоя под медленно падающим снегом перед изваянием Лёнрота, вглядываясь в лицо старика рунопевца, которому внимают Лёнрот и Суоми, я вспоминал о встречах своих с его правнуком, товарищем Перттуненом.

Познакомились мы в дни мира, когда он был председателем колхоза в Ухте в районе Калевалы. Встречался я с ним и потом, в те дни, когда война опалила своим огнем вековые леса Советской Карелии.

Вместе со своими товарищами колхозниками и лесорубами он встал на защиту родной земли. В те грозные дни Перттунен был комиссаром партизанского отряда, действовавшего в районе Калевалы. Встретились мы с ним на базе отряда, в лесу, неподалеку от прославленной сосны, под которой, по народному преданию, Элиас Лёнрот записывал руны.

Об этой сосне народ слагал легенды.

Под ней и теперь старые сказители поют молодежи свои новые руны.

На скалистом берегу озера Куйто в суровые дни войны, в часы, когда вблизи рвались снаряды, эту сосну бережно охраняли воины Карельского фронта и лесорубы, ставшие партизанами.

И сейчас, в Хельсинки, глядя на бронзового рунопевца, я вспоминал о встречах с живыми правнуками его — товарищем Перттуненом, комиссаром отряда красных партизан и сказительницей Татьяной Алексеевной.

* * *

Был я в Карелии и в 1949 году, когда всенародно отмечалось столетие со дня издания полного варианта поэмы.

Юбилей стал праздником дружбы советских народов. Его справляли не только карелы.

Рядом со старухами и стариками — Татьяной Перттунен, Михеевой, рунопевцами из Ухты, Вокнаволока и других деревень Калевальското района — сказывал русские былины последний из династии знаменитых сказителей Рябининых, чьи былины записаны были еще Гильфердингом и Рыбниковым.

С поразительной экспрессией песни «Манаса» исполнял бритоголовый старик киргиз, неграмотный акын, природный талант которого для всех, даже не понимающих языка, был очевиден.