В свободном падении

Приблизившись, я заметил на девичьих лицах усталое раздражение, какое обычно проступает на лице от соседской дрели, неумолкающей в течение нескольких подряд часов. Девушки были готовы вот-вот сорваться и уйти, добрая половина наших зрителей. Фил был чересчур напорист, вот его главная проблема. Напорист и дьявольски некрасив.

Я уже успел занести руку над филовой бестолковой головой, как меня окликнули откуда-то сбоку, срывающимся, нервным голоском. Я узнал его сразу, не успев повернуть головы. Нина. А рядом с ней — неизменный Артём.

— Привет… вет. — сказали они почти хором.

Странная парочка — наши постоянные зрители. Нина — высокая, рыжеволосая, короткое пальто, открытое лицо, смущённая, но нахальная улыбка. Артём — тоже высокий, тоже пальто, нелепая охотничья шапка, дурные выпученные глаза. Артём — безнадёжно авангардный поэт, румяный и назойливый. Нина — бледная и порывистая критикесса. Сначала Артём, ещё студент литинститута, стал внедряться к нам на лекции по семиотике. Вёл он себя раздражающе, часто прерывая лектора своими неторопливыми и жеманными комментариями. Потом он стал внедряться всё больше, посещая уже не одну лекцию, а две или три. И там, и на лестницах, и в курилках всё чаще можно было углядеть его золотые вихры и услышать расслабленный баритон, звучавший уже отовсюду. Он заполнял всё больше пространства, и вот, очутился и на нашем концерте. Я ничуть этому не удивился, как не удивился бы, если бы встретил назойливого пиита и у себя под кроватью, откуда бы также однообразно лился его неизменный расслабленный баритон. На наших выступлениях поэт, впрочем, молчал, а даже если бы говорил — его всё равно невозможно было бы услышать, так что со временем я к Артёму привык и даже начал радоваться его появлениям. Особенно когда с ним стала появляться Нина. Нина сидела тихо, не пила и даже не хлопала, но всегда охотно общалась после концерта. В каких отношениях находилась пара между собой, я так никогда и не выяснил.

— Привет, ребята, как настроение? — я поцеловал Нину в щёку, мягко приобняв, Артёма обнимать не стал, целовать — тоже.

— Честно говоря, мы не собирались приходить… — начала Нина.

— Да, но потом услышали, что это ваш последний концерт… — продолжил Артём.

— Здесь, — уточнил я. — Последний концерт здесь.

— Как скажешь… — проговорил Артём, — но мы всё равно ненадолго, сегодня у меня тоже выступление, через час, на Прудах…

Рядом что-то заскрежетало и сразу же зашуршало: ближняя ко мне девушка резко встала из-за стола и одним движением сорвала куртку с вешалки, две других поднялись следом. Филипп глупо краснел и глупо ухмылялся.

— Что, тоже собрал рок-группу, Артём? — спросил я, не глядя на Артёма, а глядя на Фила.

— У Артёма сегодня поэтический вечер, — сказала Нина. Я сдержанно ужаснулся, представив себе этот вечер при помощи нескольких ярких звуковых картинок. Неужели кто-то пойдёт на такой вечер в здравом уме? Я неоднократно слышал голос Артёма и читал его стихи, сложные и утомительные: наполненные каким-то муторным смыслом, они наворачивали на себя мои бедные мозги и с упоением их насиловали. Соединив эти стихи с этим голосом у себя в голове, я получил сочетание до того чудовищное, что едва не закричал. Но, опять-таки, сдержался. Вслух я выдавил из себя: «Поздравляю», и обратился к Нине: «у тебя что, тоже поэтические чтения?»

— Нет, но… — Нина замялась. Эта заминка мне не понравилась.

— Оставайся до конца, я потом тебя провожу, — всё же настаивал я.

— Остаться?.. — Нина запустила пальчики в яркие волосы, растрепала локон, бросила в сторону Артёма неуверенный, вопрошающий взгляд.

— Конечно, оставайся! — горячо воскликнул оказавшийся рядом Фил. — Мы вместе тебя проводим!

— Я справлюсь и сам, дорогой Филипп, можешь не утруждать себя…

— Вы будете выступать или нет? — сказал Вадик в микрофон. Микрофон фонил.

— Оставайся! — сказал я ей в последний раз и ласково пнул Фила коленом под зад, чтобы тот быстрее двигался к сцене.