В свободном падении

Прибыли гости, оставшаяся часть группы, — барабанщик Фил и гитарист Вадик, плюс — вездесущая Аня, его жена (неофициальное прозвище — Йоко). Они притащили с собой ещё вина и нарядно обмотанную коробку с пирожными. На новоселье. Фил распростёр ко мне руки с неразборчивыми соболезнованиями. С утра он был уже сильно пьян.

— Андре Бретон!.. — одышливо пробормотал он, прижавшись ко мне пивным пузом.

— Чего?

— Андрюха, братан… — повторил Фил. — Соболезную…

При этом лицо его расплывалось в детской безмятежной улыбке. Не умеем мы, панк-рокеры, скрывать своих настоящих чувств.

Филипп — барабанщик, самый старший из нас, козлоногое неопрятное существо двадцати шести лет. Обычно его лицо неразличимо в дебрях нависающих грубых кудрей, бороды, громоздких очков, замотанных прозрачным скотчем, но сегодня очки он оставил дома, тщательно побрился, волосы заплёл в свисающий набок хвост, и теперь лицо Фила казалось огромным и непристойно голым, как будто крупная голая женщина села ему на лицо. Филипп имел внешний облик рано опустившегося гуманитария, коим он, впрочем, и являлся — последние четыре года Фил «корпел» над написанием диссертации по дореволюционному кино. Я же, скорее, видел в нём древнегреческого сатира — весёлое похотливое существо, обыкновенно изображаемое на лоне природы, со свирелью в руках, в окружении на всё готовых барышень-вакханок. Сходство становилось очевидным в интерьерах домов и квартир — Филипп имел неприятную привычку разгуливать в непубличных помещениях без штанов, а ноги Филиппа поросли густым и кудрявым волосом.

Следом протянул вялую руку гитарист Вадик — черноволосый юноша в чёрном пальто с бескровными тонкими губами, щуплый и невысокий, больше всего похожий на интеллигентную еврейскую даму. Вадим был бледен, лоб покрывала испарина — титаническим усилием он втащил в коридор портативный усилитель «Вокс» и бросил его об пол. Потревоженными птицами из-под него вылетело ещё несколько половиц. Вадик явился сюда прямо с репетиционной базы, где вообще-то полно своих огромных монструозных «маршалловских» усилителей, но Вадик — перфекционист, он был убеждён, что все они дают «не тот» звук.

Под руку с ним (с Вадиком, но не с усилителем) была Аня (Йоко), блондинка, в почти таком же, как у Вадима, пальто, в закрытой блузке и длинной юбке, обтягивающей её крепкий зад. Аня вообще была крепче и выше Вадима: широкая атлетичная спина, округлые плечи и массивные ноги. При необходимости она бы легко уложила Вадика одним ударом — такова была первая мысль, пришедшая мне при нашем знакомстве.

Прозвище Йоко, с первого дня прилипшее к Ане, хотя и было банально, но полностью отражало её роль и значение в группе. Первая настоящая и, похоже, теперь единственная женщина в жизни Вадика почему-то вообразила, что её интеллигентному супругу не место в группе, сплошь состоящей из извращенцев, пьяниц и сексоголиков (нас). Последнее время она всё настойчивее поучала: «вы играете музыку (звучало как „вы играете в музыкантов“) уже сколько?.. Семь лет! И за это время ваших поклонников стало только меньше! Вы не добились никаких результатов за эти годы! Не добились за семь, значит, не добьётесь за восемь, девять и за двадцать!» Её голос звучал неумолимо.

«Во-первых, — досадливо морщась, отвечал я. — Не семь, а пять. Во-вторых, мы записали альбом…». Йоко отмахивалась от меня, как от наглого уличного попрошайки. Она была убеждена: Вадику лучше уйти в другую группу, «с перспективами», а ещё лучше — вовсе бросить это постыдное для зрелого человека занятие и найти наконец нормальную full-time job. Эта дурёха не понимала элементарных вещей: успех не приходит сразу. Иным группам требуются десятки лет, чтобы добиться локального признания и начать зарабатывать деньги своим творчеством. Удача — награда упорных, как говорили великие. «Если ты имеешь в виду то упорство, с которым вы разрушаете ваши печени, то да, награда ваша уже не за горами», — язвила Йоко.

Самым раздражающим было даже не это её назойливое жужжание, но то, что Йоко-Аня умудрилась вживить в наши мозги наших собственных, «внутренних Йоко-Ань», которые донимали нас больше Йоко-Ани «внешней», когда её не было поблизости. Вдобавок моя «внутренняя Йоко-Аня» была гораздо умней и убедительнее настоящей: она умела проводить исторические параллели. «Хватит искать оправдания, — говорила она, — пять лет — это тоже огромный срок. Пять лет существовала Нирвана. И того меньше — Дорз. А у вас — один жалкий альбом на одиннадцать песен, и в среднем десять человек на концерте. Новые технологии, конкуренция, интернет, зачем брать измором сцену, если ваша проблема в том, что вы не в силах написать хорошие песни?..» Внутренняя Йоко-Аня была невыносима.

Мы разлили вино в пластиковые стаканчики и разместились в гостиной, стащив сюда всю доступную мебель. Филипп, торжествуя, водрузил в центр стола сорокоградусную бутылку. «Каким же извращенцем надо быть, чтобы поминать человека белым вином!» — пояснил Фил свой порыв тоном человека, оскорблённого в лучших чувствах.

Вадик поспешно отставил от себя стакан.