Люди, и, правда, смотрели на нас. Я заметил это впервые, когда мы взялись за руки.
Считается, что в Москве люди совершенно безразличны. Они, то есть мы, пресыщены любого сорта зрелищами, потому взирают на всё с одинаковым бессмысленно-унылым равнодушием. Делая татуировки, прокалывая уши и нося слишком узкие и слишком рваные штаны, я рассчитывал, что окружающие будут бросаться ко мне в гневном остервенении, будут хватать за руки и тащить в милицию, скамеечные бабушки будут вслух гадать, кто я, наркоман или пациент психлечебницы, однако ничего этого не происходило. Москвичи смотрели на меня так, как и раньше… «Как смотрели бы они и на высадившихся инопланетян или на русалок», — решил для себя я.
Они не обращали внимания и на нас с Наргиз, когда мы просто шли вместе, торопливо и на расстоянии. Но вот, когда мы стали вести себя как пара, острые взгляды, любопытные, внимательные сразу заскользили по нам. Вместе мы производили на окружающих странное впечатление: разукрашенный татуировками, вихрастый, всклокоченный я, и собранная, строгая молодая кавказская женщина Наргиз, неясно почему, но очевидно, мы производили на окружающих почти шокирующее впечатление. Наргиз, похоже, замечала это так же, как и я, но странным образом это волновало её гораздо меньше.
— Ты любишь кататься на карусели? — прервала мои размышления Наргиз.
— На карусели? — я встрепенулся. — Не знаю, я никогда на ней не катался.
— Как можно было ни разу в жизни не покататься на карусели? — удивилась Наргиз. — Ну, хорошо, а на американских горках, ты любишь кататься на них?
— Я не люблю. То есть, я не катался и на них, но знаю, что не полюблю. Я вообще терпеть не могу все эти аттракционы.
— Готова спорить, ты просто никогда не катался ни на одном из них! Боже мой, наверное, у тебя было ужасное детство!
— Катался, катался…
Я поморщился, выудив из небытия единственное аттракционное воспоминания. Оно было отвратительно, как выуженный из пруда сгнивший труп.
— Ну, расскажи! — попросила Наргиз так лукаво и озорно, будто выпытывала у меня совсем уж интимные подробности.
— Знаешь, есть такой аттракцион с машинками, — сказал я полушёпотом, наклонившись к самому уху Наргиз. — Где надо ездить и сталкиваться друг с другом.
Наргиз деловито кивнула. Знаю, мол, и такое видали.
— Так вот, стоило мне только сесть в свою машинку, как эти проклятые дети набросились на меня всей толпой и принялись атаковать меня со всех сторон на своих машинках. Это было чудовищно! Они били и били меня, не давая перевести дух, а мой борт трещал на весь парк аттракционов.
— Бедняжка, — сказала Наргиз, впрочем, без особой жалости.
— Они сразу почувствовали, что я не такой, как они. Дети сразу чувствуют чужака.
— То есть ты всегда был такой, ну, с приветом?
Я молча протянул руку и взял немытым пальцами с тарелки Наргиз маленький помидор-черри. С хрустом прожевал.
— Не обижайся, — сказала Наргиз, на всякий случай отодвинув от меня тарелку. Я достал сигарету и сунул уж было в рот, но вспомнил, что заведение — для детей. Ох уж эти мерзкие дети… Вернул сигарету в пачку.
— Ну, и чем дело кончилось?
Я молчал, глядя в окно. На бордюре сидели девочки-подростки и ели розовое мороженое. «Клубничное», — отчего-то тоскливо подумал я.
— Ну, скажи, — закапризничала Наргиз, куснув зубочистку.
— Чем-чем… — я повернулся к ней. — Я расплакался и убежал. Вот и вся история.
На следующий день мы отправились на каток. Выяснив, что я ни разу не был и на катке, Наргиз не отставала от меня, пока не добилась от меня согласия. «Будет весело», — всё твердила она. «Ну конечно», — отвечал я с сомнением. В первый раз Наргиз сильно опоздала на встречу — на 20 минут. Ожидая её с цветами, я стоял под дождём. Я мог встать под козырёк, но я стоял и мок, наблюдая за тем, как пузырятся лужи. Я хотел, чтобы Наргиз было стыдно, чтобы Наргиз пожалела меня. Пока я ждал, встретил пробегающего мимо Митю. Он, как всегда, невзирая на погоду, носился вокруг дома, а потом делал физические упражнения на спортивной площадке. Он был бледен и бодр и одет в привычный спортивный костюм ядовито-жёлтого цвета. Кожа лоснилась от дождя и пота. Мы поздоровались.
«Как дела, как ты, как поживаешь?..» «Нормально. Как сам?..» «Отлично, отлично… Здорово». Любопытный взгляд на цветы. «Кого ждёшь?» «Да так, никого…» «Заметно, что я похудел? Я сбросил четыре килограмма.» «Да, разумеется. Ты отлично смотришься! Так держать, физкульпривет!» «Ротфронт!»
Мясистый Митин зад стремительно удалялся. Ни черта ты не похудел, несчастный маленький толстячок Митенька, а может, даже ещё и поправился. Тот же вес в том же спортивном костюме. Митя бежал, бежал где-то уже вдалеке. Я смотрел ему вслед долго и грустно, а потом появилась Наргиз. Материализовалась из тумана и сырости, в сером плащике и под зонтом.
— Весь промок, ну что же ты! — она чмокнула меня в щёку и растрепала волосы. Посмотрела на меня с улыбкой и поцеловала ещё, очень нежно, привстав на цыпочки. Я нагнулся и подхватил её на руки. Наргиз взвизгнула, выронив зонтик на асфальт.
— Отпусти меня немедленно, негодяй!