В тени богов. Императоры в мировой истории

За габсбургский союз династии, аристократии и церкви приходилось платить. Тридентский собор определил католицизм как диаметральную противоположность протестантизму. В противовес культуре письменного слова, Священному Писанию и здравому смыслу, он возвышал чувства, символизм и мистицизм. В теологии габсбургская триада истинного присутствия Христа в евхаристии, таинства Креста и почитания Девы Марии служила основой для атаки на протестантизм. Религиозный и культурный слои перекрывали друг друга: “Визуальная, осязаемая, театральная и эмоциональная, это была культура образов, всему, что связано со Словом, в ней, как видно, не находилось места”. Репрессии и массовая эмиграция вскоре дали о себе знать: в 1620-х годах только из Богемии и Моравии уехало около 150 тысяч человек, включая четверть знати. “Поскольку жертвами оказались протестантизм, буржуазия, города и городская культура”, Габсбургская империя стала, “по сути, статичной, консервативной и закрытой”. С эпохи Фердинанда II и до второй половины XVIII века на землях Габсбургов не появилось ни одного значимого ученого и философа. По европейским меркам, они превратились в экономические и интеллектуальные задворки⁸

.

Влияние этой отсталости на габсбургскую власть усугубилось тем, что союзники династии из аристократической и церковной среды получили в свое распоряжение огромную долю имперского богатства. В богатой Моравии пятая часть сельского населения проживала во владениях лихтенштейнских князей, а более половины прочего населения – на землях, принадлежащих крупным монастырям. В середине XVII века тринадцать венгерских аристократов владели 37 процентами венгерских земель. Монастырям принадлежала половина провинции Крайна. Аристократы и аббаты господствовали в провинциальных владениях и выполняли административные функции в различных провинциях. Поистине габсбургской администрация была лишь в Вене. В некоторых геополитических ситуациях это, возможно, не имело бы значения. Но в многополярном мире европейской геополитики ограниченность ресурсов, поступающих центральной власти, делала империю уязвимой для хищников⁹

.

На первый взгляд империя Карла VI казалась сильной. В его долю Испанской империи входили богатые Южные Нидерланды (современная Бельгия) и вся Южная Италия, что обеспечивало Габсбургам господство на полуострове. Тем временем габсбургские армии под блестящим командованием принца Евгения Савойского завоевали всю Венгрию и Трансильванию, а также область с центром в Белграде. Как обычно, увеличение территорий предполагало увеличение нагрузки на армию: границы Габсбургской империи (даже без учета Нидерландов и Южной Италии) растянулись на 4 ооо километров. Но большая их часть имела хорошие естественные преграды – горные хребты. Ядро империи, расположенное среди гор, в стратегическом, экономическом и культурном отношениях объединялось Дунаем и его притоками. С другой стороны, Дунай не был идеален: в отличие от Рейна, он не протекал по экономическому центру Европы. Кроме того, Габсбурги не контролировали его притоки, уходящие в Черное море.

Но главное, что империю окружали потенциальные враги, совокупные ресурсы которых существенно превышали ее собственные. Внешние захватчики могли находить союзников среди недовольных элит отдельных владений Габсбургов. Если венгерское восстание было практически постоянной угрозой, то в момент сильнейшего кризиса 1741–1742 годов даже землевладельцы Богемии и Верхней Австрии присягнули на верность недавно коронованному императору Священной Римской империи – баварскому курфюрсту Карлу Альбрехту – в стремлении сохранить свои земли и задобрить, казалось бы, непобедимого захватчика. Франция в 1700 году уже была гораздо богаче и густонаселеннее Габсбургской империи. Когда в Мадриде установилась власть младшей ветви Бурбонов, австрийцы после 1714 года столкнулись с серьезным риском нападения французов на центральные земли империи в верховьях Дуная и одновременного франко-испанского вторжения с севера Италии при движении вниз по течению По. Хотя в XVIII веке Османы представляли гораздо меньшую угрозу, чем ранее, они сумели разгромить австрийцев в 1737–1739 годах и могли произвести отвлекающий маневр, если бы в военное время объединились со своими традиционными союзниками – французами. Гораздо более серьезной была угроза с севера. Шведская интервенция в ходе Тридцатилетней войны помешала победоносным до той поры армиям Фердинанда II обеспечить господство Габсбургов во всей Германии. После поражения в войне с российским царем Петром I Швеция перестала быть опасным противником для Габсбургов, но всего одно поколение спустя шведская угроза сменилась еще более серьезной прусской¹⁰.