В тени чужих холмов

Катрин налила еще. Паршиво-то как. Мелькал калейдоскоп лиц: те мертвы, эти были живы семьдесят лет назад, другие обитают так далеко, что и почти не верится в их существование. Ну почему не верится? Выйди за дверь. Мгновение и ты там. Будет ли зимой радуга от дальнего Прыжка?

Никуда ты не уйдешь. Фло где-то здесь. Какие-то несчастные тысячи километров отсюда.  И не найти. Не добраться. Не нащупать.

Катрин с ненавистью захлопнула ноутбук. Вытерла глаза.

Плохо одной.

На шуршащем пакете красовалась реклама сети дешевых супермаркетов. Адреса той самой столицы, с рубиновыми звездами и "сорока сороками". Катрин выгребла из пакета горсть сокровищ. Ожерелье-амулет - коричневые деревянные бусины, нанизанные на толстую нитку, среди бусин потертый, тоже деревянный, крестик. Другая "драгоценность" - длинный узкий клык,оправленный в грубоватое серебро, и подвешенный на кожаном шнурке. Увесистый серебряный браслет. Звездочка с красноармейской пилотки – контрабанда из тех самых, первых дней "Барбароссы".

Все прошло. И ты одна. Настолько, что впору взять и снести себе часть черепа из дробовика.

 Клык не упустил момента, - охотно проколол кожу. Катрин разжала стиснутую ладонь. Слизнула кровь, глотнула из горлышка. Бутылка опустела. Вот и хорошо, больше тебе и не надо. Скоро Рождество, повод позволить себе еще стаканчик. Катрин надела на шею африканское ожерелье, шнурок с клыком, пошатываясь, побрела к кровати. Повалилась, - не леди, - бревно бесчувственное.

Джин бродил по телу. Катрин знала, что спит, но даже во сне голова кружилась. Пьянь несчастная. Злоупотребила, ох, злоупотребила.

Отставной сержант качалась в пустом сне, в невесомости. В нигде, в ничто, в никак…

Голова кружилась все шире-шире. Аттракцион, пьяные горки…

… Темно. Холод, но ты его не чувствуешь. Дальняя темная кромка леса, изгиб заснеженной реки. Звезды. Снег искрится так же, как и за окном твоей "хижины". Но это не здесь. В смысле, Здесь, но не здесь. Даже смешно гадать, - "Две лапы". И излучину реки, и вязы у берега, тыузнаешь и зимой и летом. Ты смотришь из-за зубцов стены, замерев за чужим, покрытым темным теплым плащом, плечом. Сторожевая башня. Часовой. Ты не знаешь его. Тянешь руку, тронуть, заглянуть в лицо.

Руки нет.

Ну да, ты же спишь. Что ты хотела? Увидеть чужое лицо? Проверить, можно ли доверять бойцу, не спит ли он?

Ты здесь не хозяйка.

Все равно хороший сон.

Тихо. Все спят. Все спокойно. Снег кругом.

Узкий проход. Ступеньки. Да, твоя башня. Бывшая твоя.

Движенье. Не слышишь его, как не чувствуешь холода.

Ой! Блоод.

Она не может тебя видеть…

Гибкое, испуганное движение. Отпрыгнула. Желтые глаза расширяются…

Она не может тебя видеть. Тебя нет. Сон. Ты спишь, валяешься одетой в своем маленьком доме. Завтра придется долго прогревать "Индейца"…

Блоод видит. Ты знаешь все оттенки, все выражения этих змеиных глаз.

На Блоод теплый плащ, но под ним совсем легкое платье. Она никогда не мерзла…

Она видит, видит тебя! Меняется выражение янтарных глаз. И облегчение, и расстройство. Ну да, - ты же пьяна как сапожник. 

Блоод не забыла, скучала. Когтистая, узкая ладошка тянется тронуть твою щеку. Ты забыла, как фантастически гибки ее движения. Блоод прежняя… только округлившаяся. Неужели она…

Все исчезает…

Катрин проснулась. В голове вовсю кружились буйные вихри джина. Сердце колотилось неровно и часто. Сон… Подушка под щекой стала мокрой. Сон? Бред? Джин взял свое, – Катрин вновь провалилась в полное небытие.

***

Часы на руке запиликали. Подъем. Пора вставать, пьянь студиозная. М-м, - голову оторвать от подушки решительно невозможно. Куда тебе идти? Разве что к унитазу. Налакалась как свинья. Шевельнись и череп лопнет.

Тем более – вставай.

Катрин села. Кровать так скрипит или это ты сама так кряхтишь? В оба виска ввернули что-то металлическое и ржавое. Ну и дрянь этот местный джин.

Кое-как выползла на улицу. Шел легкий снег. Несчастная алкоголичка поковыляла по еще заметной тропинке, попробовала бежать. Полчаса адовых мучений. Когда возвращалась, начала получаться рахитичная трусца. На собственные следы было больно смотреть.

Кофе и две таблетки. Лучше бы опохмелиться. А ты умеешь? Нет уж, незачем и пробовать, тем более в бутылке ни капли не осталось. Кстати, сейчас за руль садиться.

Хорошо когда дорога пустынная. И еще хорошо, что таблетки действуют. Голова просветлела, только в правом виске еще постукивала боль. Может, лучше сразу с таблеток начинать, а джин опускать из экономии? Вот и на зубной пасте сэкономишь. Половину тюбика выдавила,  а во рту как… как будто там вег-дич диареей страдал. Кстати о вег-диче: хорошо, что не приснился. После такой ударной дозы, - было бы вполне естественно. Что-нибудь этакое, интимное, многообразное. Что бы у товарища Морфея щеки от стыда горели.

Ни при чем здесь Морфей?  Не бывает таких ясных снов.

Зато бывают очень яркие глюки. На почве радостно воспарившего алкоголизма.

Едва ли недуг станет возвращаться по таким мелочам – подумаешь, бутылка раз в полгода. А Блоод огорчилась. Видимо, выглядишь ты… того, жалко-жалостливо…

Ладно, придем в себя, осмыслим.

***