В тени истории (ЛП)

Феномен Черчилля никогда не будет понят, если его рассматривать просто как политика и государственного деятеля, которому в конце концов также выпало на долю вести войну — например, как Герберту Эсквиту или Дэвиду Ллойд Джорджу, Вудро Вильсону или Франклину Д. Рузвельту. Он не был политиком, который должен был каким–то образом выдержать испытание также и войной. Он был воином, который, разумеется, понимал, что девять десятых ведения войны состоит из политики. В ряду других значительных английских премьер–министров 20-го столетия — Эсквит, Ллойд Джордж, Болдуин, Чемберлен, Эттли — он стоит как чужак из другого мира. Разумеется, он также не принадлежит к ряду великих профессиональных военных и известных генералов — Фош и Людендорф, Маршалл, Монтгомери, Жуков или Манштейн. Если хотите правильно обозначить его место, следует назвать совсем другие, более древние имена: Густав Адольф, Кромвель, принц Евгений, король Фридрих Великий, Наполеон; его предок Мальборо также принадлежит к этому перечню, чей дух в нём проявился ещё раз.

Все эти люди были стратегами, политиками и дипломатами в одном лице, некоторые из них имели также несомненное художественное дарование. Однако все они достигли своих полных высот только в войне и через войну, они были, как сказал Наполеон сам о себе, «рождены для войны», они понимали войну инстинктивно во всех её аспектах — стратегическом, политическом, дипломатическом, морально–психологическом, И все они также любили — что трудно понять нормальному человеку — грубую реальность войны, пороховой дым, опасность для жизни, смертельную борьбу человека с человеком. Обозревать войну как единое целое и планировать её, как произведение искусства — а в нём шахматные ходы, военные кампании, битвы — и затем возможно в решающий момент самому производящим чудо образом ворваться в битву: в этом эти гении войны находили самореализацию и счастье, с которым (для них) на Земле ничто не могло сравниться. Черчилль был человеком такого сорта. Последний, также и в этом. Поздно, слишком поздно пришедший, человек из другого времени.

Здесь мы, разумеется, снова оказываемся в щекотливом положении. Какое нам дело ещё до такого человека — какое нам ещё дело до Черчилля? Нам больше не нужны военные гении, они больше не вписываются в ландшафт, они не являются более для нас героями, наоборот, они, если они ещё раз запоздало появляются среди нас, являются почти что всеобщей опасностью. Даже желать понять и восхищаться великими воинами прошедших времён сегодня, в атомный век, опасно. Лучше это оставить, лучше забыть: таково господствующее мнение.

Во всём этом много верного и правильного. Совершенно верно и совершенно правильно то, что там, где война сегодня была бы войной атомной, то есть совершенно определённо у нас в Европе, войне больше нет места, она просто не должна происходить — и что поэтому здесь также нет места и для воинов. Впрочем, это осознание, к которому в конце своей жизни пришёл также и очень старый Черчилль и воплощению которого в жизнь он посвятил свои последние, угасающие жизненные силы — я ещё вернусь к этому.

Верно также то, что уже до атомной бомбы война промышленных государств дегенерировала — также к глубокому, вызывающему отвращение неудовольствию воина Черчилля. Народы заметили это уже во время Первой мировой войны, в которую они были втянуты ещё полными восторга и ликования. Уже тогда поэт Штефан Георге после двух лет битв ресурсов писал:

Когда фальшивые героические речи

Звучат от старых времён, яростно смеётся тот,

Кто видел опускающегося в грязь брата,

Кто в постыдно разрытой земле ютился как паразит…

Старого бога сражений больше нет.

Во Вторую мировую войну, которая затем стала временем величия Черчилля, народы втягивались уже без восторга и ликования, но против воли и насильно, с тем в целом правильным чувством, что то, что их сюда снова привело и что они беспомощно приняли на себя, в основе своей было безумием и анахронизмом.

Это верно: война, в которой Черчилль, последний из великих исторических военных героев Европы, был использован ещё раз и которая стала для него оправданием и кульминационным пунктом всей его жизни, была уже бессмысленной, исторически запоздалой войной, «глупостью богов», если говорить словами Томаса Манна, войной, которая совершенно не имела права более происходить. Однако правильно также то, что в этой войне ещё раз был использован именно такой человек, как Черчилль. И верно то, что тогда бесконечно много людей — не только в Англии — были глубоко благодарны за то, что был такой человек, как Черчилль, что это ещё раз был этот Черчилль. И наиболее благодарны были как раз те, кого наиболее глубоко пронзили бессмысленность и подлость этой войны. Ведь это была война Гитлера, не война Черчилля; а без Черчилля, который оказал ему сопротивление, Гитлер возможно бы ещё и выиграл свою войну.