В тени истории (ЛП)

Дела пошли не по Черчиллю. Наоборот, он проиграл выборы — в июле 1945 года, в момент своего наивысшего триумфа. Это никогда по–настоящему не было понято, однако объяснение возможно проще, если подумать. Его соотечественники совершенно просто считали его способным на то, что выигранная под его руководством война против Германии тотчас же станет продолжаться как война против России, а этого они не хотели. Кто может их осудить за это? Для них Черчилль был, разумеется не без оснований, военным премьер–министром. Однако следует отдать справедливость также и Черчиллю: если не хотели примириться с тем, что Европа должна быть разделена и Восточная Европа остаться русской зоной влияния и господства — а впоследствии в течение многих лет ведь никто на Западе этого не желал — то тогда единственное средство изменить это была «горячая» война, и единственный момент, когда можно было такую войну вести и выиграть её, был летом 1945 года, когда война так сказать ещё кипела, все державы ещё были мобилизованы и все отношения ещё были налажены. В сравнении с апологетами холодной войны пятидесятых годов Черчилль в 1945 году был более последовательным и реалистичным государственным деятелем, а также более честным.

Многие тогда напротив находили, что он ведь собственно вообще не государственный деятель, но только лишь воин, а именно ненасытный воин, который просто не мог получить от войны достаточно. Однако кто его таким видел, видел его слишком малым, и ему было всё же ещё суждено опровергнуть эту оценку. Потому что это был воин Черчилль, кто в конце концов в качестве первого правящего государственного деятеля Запада призвал к окончанию холодной войны, диагностировал в атомном пате неизбежность мира и дал сигнал для политики разрядки, которой затем потребовалось ещё десять лет и больше, пока она действительно пришла в движение. Поздний Черчилль со своей политикой мира настолько же опережал время, как он двадцатью годами ранее был со своим призывом к сопротивлению Гитлеру. Потому что эта последняя борьба Черчилля выпадает на 1953–1954 гг. — почти за десять лет до Кеннеди, почти за двадцать лет до Киссинджера. И если Черчиллю Второй мировой войны нам сегодня нечего уже больше сказать — этот совсем поздний Черчилль, этот ранний предшественник Кеннеди и Киссинджера, сегодня актуальнее, чем когда–либо.

Черчилль, не переизбранный в 1945 году, стал ведь шестью годами позже, в возрасте почти семидесяти семи лет, ещё раз премьер–министром и оставался на этом посту в течение трёх с половиной лет. Это время его второго правления часто игнорируется. Оно было триумфом его упорства, однако двойственным триумфом. Несомненно, он был величествен, этот неукротимый старик, который никогда не сдавался, который невозможное всё же делал снова возможным, который снова преодолевал неизбежную судьбу. Величественный, но также и создающий ощущение неловкости. Потому что семидесятисемилетний ветеран прошёл такие неслыханные, изнуряющие битвы, как никакой другой более молодой старик, например почти его сверстник Аденауэр, не растративший свои силы. Физически он был близок к концу, с подорванным здоровьем, морщинистый, величественная развалина. Первый апоплексический удар случился с ним ещё до второго вступления в должность премьер–министра, при закрытых дверях. Второй, гораздо более тяжёлый, который парализовал его на неделю и отнял речь, он пережил в июне 1953 года, в момент наивысшего напряжения его последнего политического усилия. Он преодолел и его, и продержался ещё полтора года. Однако тело всё более и более оставляло дух в беде. Его последнее начатое политическое произведение остаётся стоять как торс — огромный торс, на котором недавно выстроен другой, более молодой.

Потому что этот последний проект устройства мира от позднего Черчилля содержит почти все элементы сегодняшней дипломатии великих держав: атомный мир под крышей супердержав; европейскую систему безопасности как завершение или замену восточным и западным системам союзов; разоружение; постоянные переговоры на высшем уровне ведущих государственных деятелей. Это всё для нас сегодня стало обыденным делом. Однако в 1953 году, когда Черчилль во второй раз бросился в мировые дебаты, это было ещё динамитом. Это был год, когда Джон Фостер Даллес как раз принял на себя руководство американской внешней политикой.