В тени истории

Однако насколько иначе всё это выглядит, если рассматривать это не оглядываясь назад, а с перспективы современников 1940–1945 гг., не глазами историков, а глазами биографов — или также, почему бы собственно и нет, глазами Черчилля того времени.

В 1940 году Черчиллю насчитывалось шестьдесят пять лет, и когда разразилась Вторая мировая война, он был потерпевшим неудачу политиком. Он дважды менял партию — от консерваторов он переходил к либералам и обратно — и прошло уже десять лет, как он порвал со всеми партиями. Его соотечественники рассматривали его, в целом инстинктивно верно, как человека войны. Однако во время Первой мировой войны он в их глазах оказался несостоятельным: несчастливая Галлиполийская операция на побережье Турции считалась, по праву или нет, его ошибкой. «Блестящий, но ненадёжный» — таков был висевший на нём с тех пор ярлык. В тридцатые годы он просто считался устаревшим, человеком вчерашнего дня, который больше не понимал время. Это были годы английской политики умиротворения, против которой Черчилль постоянно протестовал и на которую нападал — постоянно, однако полностью тщетно: Кассандра, которая с каждой зловещей речью делает себя всё более невыносимой.

И тут разразилась беда — Англия оказалась в войне, которой столь настоятельно стремилась избежать, и эта война, едва разразившись, грозила стать проигранной. Пророк несчастья оказался прав, и человек войны оказался востребованным. В наиболее тяжелом положении — норвежская катастрофа был полной, и вырисовывалась французская — войну Черчиллю, так сказать, сунули в руки, скверно вёдшуюся, неудачно сложившуюся, почти уже проигранную войну. Больше испортить и так уже было невозможно. Так что пусть Черчилль покажет, что он может; пусть он посмотрит, что он из этого сделает. Что ж, он взялся за дело и был полон решимости из этого любой ценой сделать величайшую победу всех времён. Для него катастрофа — наконец–то — дала ему шансы, осуществление и кульминационный пункт жизни. Ещё в более позднем описании событий звучит внутреннее ликование:

«Я чувствовал при этом глубокое облегчение. Наконец–то у меня была власть над всем и я мог распоряжаться. У меня было чувство, что я имею дело с судьбой. Вся моя прошедшая жизнь казалась мне теперь не более чем подготовкой — подготовкой к этому часу и к этому испытанию. Десять лет в политической пустыне освободили меня от всех партийных распрей. Мои предупреждения в последние шесть лет были столь многочисленны и оказались столь точными, а теперь столь ужасно превратились в истину, что никто не мог мне возражать. Никто не мог меня упрекнуть в том, что я развязал войну. Никто не мог меня осудить за то, что я не подготовился к ней своевременно. Я полагал, что понимаю многое в этом деле, и я твёрдо знал, что я не спасую».

Нет, он не спасовал — не спасовал в постоянной опасности для жизни и хитроумной оборонительной борьбе ужасного 1940 года, не спасовал в судьбоносный 1941 год, когда одинокая война Англии превратилась в мировую войну, и менее всего в 1942 году, когда ещё повсюду на фронтах державы Оси были в победном наступлении, в действительности же ковалась победная стратегия великого альянса. Это было не так просто, как это возможно выглядит, если оглядываться назад. Потому что альянс Англии, Советской России и Америки был ведь в высочайшей степени неровным и неестественным союзом, в котором каждый партнер защищал совершенно иные интересы и преследовал совершенно иные цели. Англия в нём была без сомнения самым малым и слабейшим партнером, и в конце она ведь также попала под колёса. Возможно, Англия прошла бы через перипетии войны лучше, если бы она, как некогда в войне за испанское наследство и в наполеоновских войнах, позаботилась бы о том, чтобы победа её исполинских союзников не стала бы совсем окончательной и чтобы побеждённые державы каким–то образом остались бы факторами в мировом равновесии. Этого однако Черчилль не желал. Воин в нём хотел своей победы — полной, окончательной, тотальной победы. Однако увлекательно наблюдать, как государственный деятель в нём в то же время видел опасность для Англии тотальной победы над противником в войне, и как он боролся за то, чтобы получить одновременно тотальную победу над военным противником и триумф английского ума над грубой силой своих союзников. Он в этом, конечно, потерпел поражение. Однако насколько близко он подошёл к невозможному!