В тени истории

4‑го января 1933 года он встретился с ним у аристократического кёльнского банкира, который одновременно симпатизировал нацистам. Приятная неожиданность: Гитлер проявил заинтересованность. Разумеется, он безусловно хотел стать рейхсканцлером; однако в остальном состав министерств Папена мог оставаться прежним, каким он был, только два министерства Гитлер требовал для своих людей, в том числе министерство внутренних дел. А что касается привилегий Папена в качестве вице–канцлера — пожалуйста, всё принимается. В сущности, союз Папена с Гитлером от 4 января был уже безупречным. То, что каждый при этом в конце желал одурачить другого и в этой игре ощущал себя сильнейшим, понималось как само собой разумеющееся.

Трудности неожиданным образом создавал ещё только Гинденбург, который теперь не намеревался что–либо делать с Гитлером. В сущности, он хотел снова иметь своего Папена и ни в коем случае не давать Гитлеру генеральных полномочий для слома конституции, который он разрешил Папену 1‑го декабря. Вообще же старому господину задним числом всё же пришли в голову сомнения из–за его тогдашней готовности. Разве он не принёс клятву на Конституции, разве он не предстанет вскоре перед своим вечным судьёй? Хотя если рейхсканцлером делать Гитлера, тогда уж нормальный легальный канцлер с большинством в рейхстаге! Так что Папену следует к своему соглашению с Гитлером внести ещё нечто новое, и своим ловким умом он не упустил сделать это. Чтобы прежде всего придать новому правительству парламентскую видимость, к национал–социалистам в качестве партнеров по коалиции должны прибавиться еще немецкие националы. Это само по себе не было чересчур трудным делом, поскольку они были единственными приверженцами Папена в рейхстаге; он с давних пор был к ним ближе, чем к собственной партии. Однако чтобы прийти к большинству для новой коалиции, требовались новые выборы, а их немецкие националы не желали. В принципе они не хотели и Папена, поскольку у него в уме всегда ведь ещё были его планы государственного переворота. Однако чего не сделаешь, чтобы старого Гинденбурга убедить в приемлемости Гитлера!

Короче говоря, было много суеты и замешательства, в том числе и ещё в воскресенье, 29 января, и даже ещё утром в понедельник, когда новый кабинет Гитлера — Папена был приглашён для приведения к присяге рейхспрезидентом. Всё еще спорили о новых выборах. Назначенное время присяги уже было просрочено, и новый кабинет в конце концов без единства завершил вопрос о выборах — только лишь тем, что государственный секретарь Майснер в наконец объявил спорящим: господин рейхспрезидент не привык ждать.

В принципе в этот день 30 января в действительности ещё не всё было решено. Было множество политиков и политических комментаторов, которые новому, так сказать двухголовому правительству предсказывали столь же короткую жизнь, как и обоим предшествующим. Для Гитлера его назначение рейхсканцлером также не было реальным захватом власти, а только лишь первым шагом к этому. При данных обстоятельствах Папен ещё казался по меньшей мере столь же могущественным, как и он, а оба они в позитиве желали естественно не одного и того же: Папен стремился к консервативной реставрации, Гитлер — к своему абсолютному единоличному господству. Однако в негативе оба преследовали прежде всего одну и ту же цель: окончательной и полной отмены действия демократической парламентской конституции и «полностью нового вида государственного руководства». И при этом проявилось, что Гитлер не только держал в руках более сильные карты, но также и то, что он был гораздо более сильным политиком, чем легковес Папен.

В течение четырёх недель после 30 января явно ничего ещё не менялось. Рейхстаг был снова ещё раз распущен, как это уже было привычно. Была обычная грубая предвыборная борьба, обычные потасовки и поножовщина между национал–социалистами и коммунистами, обычные демонстрации, обычные дикие речи Гитлера; в остальном же жизнь шла дальше как привыкли. День, который действительно потряс и изменил Германию, был не 30 января, а 28 февраля — следующий день после поджога рейхстага. В этот день с массовыми арестами начался государственный террор; и в этот день Гинденбург подписал «Постановление о защите народа и государства», которое стало действительным изложением основных принципов Третьего Рейха. Этим постановлением были отменены все основные права и открыта дорога для произвола правления Гитлера. Этим постановлением внезапно разрешилась также еще остававшаяся открытой 30 января борьба за власть между Гитлером и Папеном. Оно отметила окончательную политическую несостоятельность Папена.