Читаем В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора полностью

В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Я понимал и даже разделял их настрой. Ведь они знали о недосягаемо высоком уровне жизни бывших «чухонцев».

Грозу таможни представлял пожилой, высоченного роста Иван Иванович, обладавший «собачьим нюхом». Он был худой как жердь. Поэтому зрительно казался выше своего роста. В купе он входил согнувшись и наклонив седую голову. Манера разговаривать у него была уважительно-интеллигентная. «Шмонал» он с улыбкой, не спеша, запустив широкую ладонь с длинными, корявыми пальцами в тайники дорожной собственности пассажиров. Иногда, правда, просто просил раскрыть чемоданы. Мгновенно, как рентген, просветив своими ясными очами содержимое, проговаривал:

– Все, осмотр закончен. Доброго пути!

Я прокололся у него после первого гостевого визита. Привычка не нарушать норму провоза покупок при пересечении границы слегка изменила мне. Оказался перехлест в количестве женской обуви. Хотелось порадовать всех своих женщин дефицитными и практичными подарками в преддверии дождливого и холодного сезона. Иван Иванович, как несгибаемый законник и страж границы, с легкой укоризной изрек:

– Не к лицу вам, мой уважаемый друг, почти в два раза превышать допустимую норму перевозимой обуви. Небось для продажи?

Я взорвался и резко ответил ему:

– Вы меня с кем-то спутали! То, чем я занимаюсь, никак не связано со спекуляцией!

Иван Иванович беззлобно ответил:

– Извините, не хотел вас обидеть. Знаю, чем вы занимаетесь и к кому в гости изволили наведаться. Мы ведь обязаны все знать. Такая работа.

С нескрываемым сожалением я передал ему три пары новой обуви. Иван Иванович написал расписку и выдал чистую квитанцию на оплату пошлины за сверхнормативные подарки. Уходя, сказал:

– В течение года после оплаты покупки вам вернут на Выборгской таможне. Надеюсь, наше приятное общение будет продолжаться и в будущем. Доброго пути.

От язвительной тирады на прощание я все-таки сумел удержаться. Как ни парадоксально, его пожелание сбылось. Последующие неизбежные встречи на границе стали походить на простую формальность при исполнении служебных обязанностей. Мы в дружелюбной форме кратко обменивались различной информацией. Я заранее раскрывал дорожные емкости и полушутя-полусерьезно говорил:

– Готов к досмотру. Допустимая норма провоза подарков соблюдена.

Попутчики по купе, которых он старательно «шмонал», недоумевали и удивлялись такому снисходительно-«блат-ному» отношению ко мне самого грозного таможенника…

Однажды было мало пассажиров, и я в гордом одиночестве коротал время в купе вагона. На границе, как обычно, приготовился к досмотру. Не всегда мои поездки совпадали со сменой Ивана Ивановича. Заметно было появление нового, молодого поколения таможенников. К сожалению, в целом их общая культура и корректность отношения к пассажирам оставляли желать лучшего. Появлению в купе Ивана Ивановича я искренне обрадовался. Чувствовалось, что это взаимно. Он с грустным видом поведал о скором уходе на пенсию. Досматривать меня не стал. Заметив огромный красочный пакет из пластика, заполненный финской туалетной бумагой, сказал:

– Даже это у нас в большом дефиците. А моя бедная больная жена мучается…

Я молча переложил половину рулонов в его крупногабаритную сумку. Он по-отечески обнял меня и заметно поникшим голосом произнес:

– До следующей встречи. Доброго пути!

Следующая встреча не состоялась. «Гроза» таможни был отправлен на заслуженный отдых.

Тем временем в Гипроцветмете я со своей командой завершил подчистку «хвостов» по ранее начатым проектам. Перспектива была малоинтересной, не требующей большого творческого напряжения. Главный инженер института Синдаровский и многие сотрудники, зная мой настрой, уговаривали сменить гнев на милость и продолжать трудиться в стенах уютной усадьбы под боком у мидовской высотки. Постепенно я стал склоняться к этому варианту. Сказывалась привычка трудиться в атмосфере доброго, уважительного отношения большого коллектива института. Промчавшиеся, как вихрь, пять лет в условиях абсолютной профессиональной востребованности притормозили мой порыв. Но в одночасье все изменилось. Я получил неожиданное предложение, перед которым устоять было невозможно.

Это произошло в конце шестидесятых годов. Я приближался к сорокапятилетию со дня появления в этом безумном-безумном мире. И вот мне предстояла встреча с директором головного института объединения с длинной и витиеватой аббревиатурой – «Союзстромстройниипроект» Госстроя СССР. Я не подозревал, переступая порог монументального здания на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе, что его стены станут для меня родными почти до конца XX века.