В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Когда мы вернулись из Англии, подошло время очередного отпуска. За годы работы, вследствие фанатической одержимости, я неоднократно нарушал право на отдых. Взамен брал денежную компенсацию, весьма ощутимую для семейного бюджета. Однако на сей раз я твердо решил воспользоваться отпуском. Угрызения совести все чаще стали напоминать о себе. Я чувствовал, что, создав стабильную материальную базу, недодаю семье и стареющей маме необходимого внимания и тепла. Общение с ними превратилось в отрывочные короткие семейные посиделки. Даже при этом происходило «раздвоение»: мы могли говорить на какую-то тему, а мои мысли лихорадочно переключались на работу.

Ощущался сдержанный протест жены. Правда, в силу глубокого, чуткого ума и терпения она открыто его не выражала. Тем не менее глубокий кризис и ссоры не обошли нас стороной. Подрастала и дочурка, в которой я души не чаял. Не по возрасту развитая и любознательная, она перешла свой первый десятилетний рубеж. Ее уже стали интересовать более серьезные темы, чем сказки. Духовный мир расширялся, и чувствовалось, что в этом закономерном процессе мое мужское, отцовское начало ей необходимо. Ласковая и нежная, дочь с грустным укором говорила мне:

– Папуля! Скоро я начну тебя путать с чужими дядями. Если бы знал, как я по тебе скучаю! А ты? Ведь другие папы с работы сразу приходят домой…

Я не знал, как правильно и правдиво ответить на эти слова. Ведь устами младенца глаголет истина. А дочка уже далеко не младенец… Если сошлюсь на стандартную, банальную причину занятости на работе, мой ответ для нее будет звучать, мягко говоря, неубедительно…

Основная работа в сочетании с преподавательской деятельностью безвозвратно поглощала драгоценные часы общения с семьей.

Союз архитекторов, с его яркой общественной многогранностью, притягивал как магнит. Я стал узнаваем и вхож на самый высокий уровень архитектурного олимпа. Закрепилась моя кандидатура в списках постоянных делегатов всесоюзных съездов архитекторов, конференций, симпозиумов и других общественных мероприятий. Сформировался также свой собственный стиль выступлений и участия в жарких дебатах.

Сценарий повседневности жены, в отличие от моего, не отличался большим разнообразием. Работа и дом, как у большинства семейных женщин, были основной составляющей незатейливого быта. Правда, в выходные дни монотонное течение жизни оживлялось выходами в театр, кино или на концерты. В те годы это был настоящий праздник для души. И в таких случаях одевались в лучшую одежду, как на праздник.

Расширился круг друзей-единомышленников. В основном за счет сослуживцев жены по НИИ, где она уже немало лет работала в качестве главного специалиста по математическим расчетам. С ними мы, как правило, отмечали различные праздники и дни рождения. Особенно в компании выделялись два весельчака – Эдик и Дима. Они блистали остроумием и различными выдумками, которые оживляли застолье. Эдик и его жена Лида обладали хорошими голосами. Эдик даже подрабатывал, выступая с сольными концертами. Дорита мило дополняла их дуэт, забавно имитируя цыганские романсы. Я периодически брал на себя роль тамады, стараясь также внести посильную лепту в общее веселье.

В общем, за очередной отпуск я ухватился, как утопающий за соломинку. Появилась редкая возможность провести его с семьей на даче в Кратово. Я рассчитывал восстановить равновесие в самой сложной и деликатной сфере – взаимоотношениях с близкими и дорогими людьми.

Отпуск запомнился как сказочный сон. Вместе с отгулами он увеличился до полутора месяцев. Наш ежедневный моцион состоял из длительных прогулок пешком или на велосипедах и купания в большом проточном озере. Я учил дочь плавать, и она постепенно овладевала этим увлекательным мастерством. Темы наших разговоров были неисчерпаемы. Часто мы отправлялись в соседний поселок Отдых навестить многочисленный клан профессора Каплунова. С ним и его двумя сыновьями – Доликом и Герой всегда было интересно общаться.

Несмотря на безжалостность времени, сезонное проживание в Кратово мало менялось в плане традиций и устоев, заложенных ушедшим старшим поколением. Все так же у каждого было свое привычное место за столом. Только произошла небольшая рокировка. Почетное место бабушки Тани по старшинству заняла ее дочь Софья. На ее освободившееся место пересела моя, самая добрая на свете, теща Нина. Место единственного мужчины, в силу нежелания жены и ее младшей сестры Вероники увеличить «мужское поголовье», оставалось неизменным.

На добропорядочный уклад мало повлияли потрясения XX века: он чем-то напоминал классический сюжет из старосветских помещиков Гоголя. Причем это касалось не только клана моей жены, но и многих соседей в округе. Неизменной также сохранилась традиция ездить на велосипеде за продуктами в соседний город Жуковский. Как я уже писал, благодаря особому статусу он снабжался продовольствием и промтоварами лучше, чем Москва.