В тени трона

Предполагал великий князь с опаской и холодком в сердце, что в случае отрешения брата он, Михаил, будет объявлен регентом при царевиче Алексее вплоть до достижения племянником совершеннолетия. Михаил этого не желал и противился душой, предпочитая оставаться при всяком повороте событий частным лицом, не имеющим отношения к верховной власти. Так, по крайней мере до сих пор, оно и шло: великокняжеский титул носил чисто представительский характер, а родство с царем жестко ограничивало желанную независимость Михаила и вовсе ей не способствовало. Ники изолировался в Ставке и с головой увяз в военном болоте, Аликс из Царского Села полновластно распоряжалась императорским двором, а он, Михаил Александрович, генерал-инспектор кавалерии, долечивался в Гатчине. Противоречивые новости из столицы, охваченной мятежом и погрузившейся в хаос, и из могилевской Ставки он получал неофициально – от своих друзей и сослуживцев да от бесстрашного Джонсона, долгие часы проводившего, иногда даже с риском для себя, в Петрограде и собиравшего там информацию из достоверных источников и увиденного собственными глазами. О доставке почты не могло быть и речи – связь не работала, коммуникации были разрушены стараниями какого-то безродного Бубликова, объявившего себя комиссаром железных дорог.

Дошли до Михаила и новости о единодушных обращениях командующих фронтами к царю с просьбой об отречении его от престола; только этот шаг, по мнению генералов, мог спасти Россию от позорного поражения в войне и государственной катастрофы. Но кто-то же должен был организовать такое генеральское единодушие в роковой для родины час! Кто? Начальник Генштаба Алексеев, пользовавшийся непререкаемым доверием царя? Или генерал-адъютант Рузский, командовавший Северо-Западным фронтом и близкий к Ставке человек, не испытывавший особой симпатии к самодержцу? Совпавшее по времени обращение всех командующих фронтами явилось, несомненно, реакцией на секретное письмо-призыв кого-то из высших командиров из их же среды, к чьему мнению нужно было прислушаться. Всех – за исключением одного: адмирала Александра Колчака, командующего Черноморским флотом. Но, как говорится, одна ласточка весны не делает. Призыв к отречению исходил из высших армейских кругов, без преданной поддержки которых у русского самодержавия не было будущего.

Вчерашние слуги в золотых погонах хотят усмирить бунт и выиграть войну утверждением демократии и конституции в империи? Божьей милостью русский царь, ответственный лишь перед Ним, не замарает себя этими гнусными идеями – пусть ими займется его преемник на троне и возложит на себя тяжкий груз предательства. Единовластный преемник, а не временный регент! И в этом случае любимый мальчик, сын Алексей, сможет остаться с отцом, а не жить при правящем регенте дяде Мише.

Решение было принято: Николай отречется в пользу брата, а отрекшись, со всей семьей – своим мальчиком, дочерями и Аликс – уедет в Англию, к королевской родне. Аминь!

Сомнения великого князя рассеялись, а предположения обрели четкие очертания, когда под вечер на Миллионную, в дом князей Путятиных, где Михаил остановился в Петербурге, фельдъегерь доставил ему из Пскова, из царского поезда, запечатанный конверт с депешей от брата: «Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники».

К этому часу долгожданное известие об отречении Николая уже было объявлено генералом Алексеевым высшему армейскому начальству и руководству Думы; при полном расстройстве правопорядка события сложились так, что сам Михаил не первым узнал о судьбоносном решении брата, принятом под беспримерным давлением командующих фронтами и похожим скорее на военный переворот, чем на взвешенный добровольный шаг самодержца. Во многих воинских частях солдаты и офицеры присягали на верность новому русскому царю Михаилу Второму.

Последовавшую ночь новый русский император провел без сна. До позднего мартовского рассвета просидел он за письменным столом, набрасывая и переписывая текст своего первого манифеста. За окном, на Миллионной улице, постукивали выстрелы и разносились пьяные песни. Наташа, примостившись в углу кабинета, неотрывно следила за мужем, ни разу не проронив ни слова. За все годы жизни с Михаилом она впервые видела его таким ушедшим в себя и пугающе недоступным. Она знала о содержании царского письма, но высказывать свое мнение или подавать мужу советы опасалась – и молчала, прикусив язык.

А утром явились к новоиспеченному императору четверо ответственных думцев с поклоном и поздравлениями. Сам думский председатель Родзянко, следом за своими послами, должен был вот-вот прибыть для обсуждения с Михаилом Александровичем насущных вопросов, коих накопилось за последние ужасные дни выше крыши.