В тихом омуте...

Три низких зала со стенами, изгаженными граффити, не произвели на меня никакого впечатления. А стилизованный хлам, оправдывающий название – “Бронкс”, просто насмешил, о чем я и сказала Алене, когда она спросила меня – ну, как?

– Концептуальное убожество.

Из всех напитков я выбрала текилу; во-первых, потому, что ее прием тоже был связан с ритуалом, который я так любила; и, во-вторых, я легко справлялась с опьянением от текилы, а сейчас мне нужно иметь трезвую голову.

Алена, посмеиваясь, сдала мне всех посетителей – киношных альтернативщиков, дутых клипмейкеров, мрачных джазмснов, позабывших, как выглядит саксофон, и прочую артистическую сволочь.

Никого из них я не знала, знакомым показался только один – маленький Башлыков, гений эпизода; еще во ВГИКе я смотрела ему вслед, выворачивая голову. Башлыков гоголем подскочил к Алене, по-домашнему расцеловался с ней и воззрился на меня.

С неподдельным интересом.

Выждав паузу, он галантно произнес неожиданно высоким голосом, который был мне знаком по нескольким нашумевшим фильмам:

– Позвольте лапку! Я засмеялась и протянула ему руку. Он поцеловал ее и от удовольствия шаркнул подметкой:

– Надеюсь, вас не ангажировала еще эта людоедка? Я развела руками, что означало ни “да”, ни “нет”.

– Не надейся, – внесла ясность Алена, – Ты бы представила меня девушке, старая корова! – ласково обратился Башлыков к Алене, игнорируя ее предыдущий ответ.

– Ева, – нехотя сказала Алена, и я увидела искорки закоренелого собственника в ее глазах, – только не надо сильно хлопотать лицом по этому поводу.

– Я подозревал! Я подозревал, что именно Ева! Вот оно – лицо, еще не испорченное тысячелетней историей цивилизации, – почему-то возрадовался Башлыков. – Я Башлыков. Михаил Аветикович. Актер больших и малых академических театров… Или как там у классика?

– У классиков именно так, – сказала я.

– Между прочим, моя бабушка была чеченкой и пережила все ужасы депортации сорок четвертого года. А теперь историческая справедливость требует материальной компенсации… Алена, душка, дай денег на кино.

– Сколько? – спросила Алена, глядя только на меня.

– Сущие копейки… Каких-нибудь вшивых сорок тысяч баксов, чтобы закончить манифест эпохи. Для тебя же это карманные деньги, они у тебя в горшке с цветами зарыты, я знаю!

– Я по четвергам не подаю.

– А по пятницам? Ну, будь меценаткой! История искусств тебя не забудет!.. Ева, – Башлыков обратился ко мне, – приглашаю вас на главную роль. Без проб.

Я расплывчато улыбнулась и покинула их; в “Бронксе” неожиданно обнаружилось то, что могло поднять меня на недосягаемую высоту, – бильярд!

Затесавшись в нестройную толпу игроков, я через пять минут получила возможность взять в руки кий. И с удовлетворением отметила, что уроки, полученные у старой троцкистки Софьи Николаевны, не прошли даром. Под одобрительный гул я разделалась со всеми щенками от бильярда в течение короткого времени и закончила партию в гордом одиночестве.

Когда последний шар лег в лузу, послышались нестройные хлопки, восхищенные восклицания и недвусмысленные цокания языком – я имела большой успех, черт возьми, я готова была остаться здесь надолго!

– Может быть, со мной? – раздался низкий бархатный голос. Я обернулась и увидела молодого человека с расхожей внешностью покорителя женских сердец, этакого поджарого кобелька с хорошо посаженной головой и сросшимися бровями.

Кобелек, сладко улыбаясь, положил на зеленое сукно пятидесятидолларовую купюру, но этот дешевый шик не подействовал на меня. Я небрежно вынула из кармана мятую сотенную и накрыла ею жалкий штатовский полтинник.

Все вокруг засвистели, к нам начали подтягиваться зрители; чтобы не упасть лицом в грязь, кобелек достал еще одну купюру, и партия началась.

Он играл неплохо, но сегодня был мой вечер – мне фартило; два изящных приема, которым обучила меня старуха, были встречены на “ура”; я вытащила два совершенно безнадежных шара – меня готовы были короновать!

Я засунула выигранные деньги в карман, даже не взглянув на них, стряхнула мел с рук и только сейчас заметила Алену – Алена, не отрываясь, смотрела на меня, в ее зрачках прогуливались под руку восхищение и ревность. Если до этого я могла сомневаться, то теперь сомнений не было: удачно зажаренный цыпленок зародившегося Алсниного чувства был приправлен отличным бильярдным гарниром.

Я дружески улыбнулась Алене, рванувшейся навстречу мне, и приняла приглашение кобелька раздавить с ним бутылочку текилы. Действовать нужно было мгновенно, буря и натиск, короткий поводок – я еще заставлю тебя поволноваться.

Кобелька звали Максом, это выяснилось после первого тоста; потом он, нежно наваливаясь на меня литым телом, поведал, что занимается клипами и даже что-то делал для Пугачевой, надо же! Но на меня это не произвело никакого впечатления, куда важнее была информация об Алене. Он не удивился, узнав, что меня привезла сюда именно она.

– Шит! – сказал Макс на английский манер, по-русски небрежно смешивая “черт” и “дерьмо”. – Алене всегда достается самое лучшее!

– В смысле? – Я невинно улыбнулась.