В тишине твоих шагов

— Вам нечего делить с ним, не злись на него, — попросила я, положив в чай ложку сахара.

— Не злюсь.

— Можешь быть уверена, он никого не убивал. Когда он приехал в квартиру Яковлевой, его оглушили сзади ударом тяжелого светильника по голове.

— Его больше не обвиняют? — округлив глаза, спросила Ольга и элегантно опустилась на стул напротив.

— Обвиняют, — отпив чай, печально констатировала я, — он ведь мог получить этот удар и в схватке с жертвой. Но, думаю, мы скоро узнаем что-то важное, что поможет оправдать Сеню. Он не отчаивается…

— Тебя не потеряют? — обеспокоенно спросила Ольга, поднимая кружку. — Здесь сигнал не ловит. Предупредила, что идешь ко мне?

— Нет, — спохватилась я, проверяя телефон. — Но я ведь ненадолго.

— А… что вам известно про Панова? — осторожно поинтересовалась она. — Он как-то замешан?

Я навалилась на спинку стула.

— Этого я еще не знаю. Он проводил время с Яковлевой, и колечко, найденное на месте преступления, тоже принадлежит ему. Но в день убийства его не было в городе. Вот в чем загвоздка.

— Так выходит, у него алиби? Тогда как он может быть замешан?

— Он что-то знает, потому что после его звонка отстранили следователя Донских. К тому же есть какая-то женщина, которая шантажирует его документами…

Ольга поменяла позу, внимательно изучая меня глазами. Казалось, она была не на шутку заинтригована участием своего шефа в данном деле.

— Панова шантажирует?

— Да, — многозначительно взглянув, кивнула я.

— Интересно.

— Еще бы.

— Конфетку? — спросила Ольга, медленно откидываясь на спинку стула.

— Да, — хотела ответить я, но почувствовала, что мой язык становится безвольным, словно кляп, мешающий произносить звуки.

Ольга растянулась в улыбке.

Её глаза смотрели на меня с хитрым прищуром, расплываясь волнами, подобно рисунку на змеиной коже. Левый глаз её подмигнул мне и исчез в пустоте, за ним следом в синей мгле растворился и правый. Моё тело словно начало проваливаться в бездну. Всё вокруг вдруг померкло, застилая взор тягучим черным воском. Вдали послышался тихий гаденький смешок.

Что за чертовщина!

Усилием воли я приподнялась на стуле и разлепила веки. Улыбка Ольги, хищная и наглая, начала двоиться, растекаясь по её лицу. Мне было так хорошо. Конечности расслабились, голова стала тяжелой и притягивалась к плечу. Реальность начала смешиваться со сном.

— Что ты…

— Что я тебе подсыпала? — рассмеялась она.

— Тварь, — промычала я.

— А ты просто дыра! — ледяным тоном сообщила Ольга, вставая со стула. — Тупица! Как и все в твоей семье. Угораздило же с вами связаться!

Мои веки прилипали друг к другу словно магниты. Я силилась открыть их, но получалось через раз.

— Ты и Пилькевича? — промямлила я, не уверенная, вырвется ли хоть одно слово из моих непослушных губ.

— Ой, — махнула она, — просто оказала ему услугу! Пришел меня шантажировать, потеет, за сердце хватается. Я эти таблеточки сразу у него приметила, такие еще твоя матушка пьет. Ну, и всё. Попили кофейку с ним. Считай, отмучался.

Я почувствовала, как Ольга привязывает меня веревкой к стулу, и встрепенулась. Глаза таки поддались мне и немного приоткрылись. Хуже всего, когда не видишь своего противника.

Ольга разразилась неприятным каркающим смехом и поставила на стол дамскую сумочку с длинной цепочкой вместо ремня. Мне даже не нужно было рассматривать ее. Я поняла, в чем дело, едва она мелькнула перед моими глазами.

Мороз пробежал по моей коже.

Цепь была достаточно толстой и крепкой, чтобы задушить ею молодую девушку. Бедная Маша! Она отбивалась, отчаянно цепляясь за свою жизнь, вероятно, ей почти удалось освободиться, прежде чем Ольга первый раз погрузила лезвие острой пилки в ее плоть. Я представила, как они боролись, катаясь по полу, как проворачивалась холодная сталь в груди соперницы. Как остервенело вонзала эта сумасшедшая острие маникюрного инструмента в низ живота разлучницы в порыве мести.

— Что ты сделаешь со мной? — произнесла я, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Удивляюсь, — проговорила Ольга, продолжая копаться в сумке, — как ты еще не отрубилась. Видимо, пожалела я для тебя снотворного. Не знаю. Может, задушу тебя, или распилю, или растворю в кислоте. Еще не решила.

Дрожащими руками она выудила из сумки пачку и отделила одну сигарету.

— Но ты с малых лет меня раздражала, и я буду бесконечно рада отправить тебя на тот свет.

— Значит, Усик приходил тогда к тебе, а не ко мне, — прошептала я, еле шевеля языком.

— Знаешь, — ровным голосом ответила она, прикуривая сигарету, — я не привыкла кому-либо исповедоваться. И тебе не стану. Хотя понимаю, почему тебе так интересно.

Жесточайшим усилием воли я вновь подняла голову. Над моим лицом поднималось облачко табачного дыма.

— За что ты ее?

— За бабки, конечно, — бесчувственно хмыкнула Ольга. — Я окучивала Андрея три года, терпела его слюнявые губы, потные руки, помогала в грязных делишках. А потом нарисовалась эта шалава! И я осталась без мужика, без квартиры и без своего куска пирога. По-твоему, я та, которая способна простить такое?