В царском кругу

Одному Богу известно, что будет, и нет надежды, что мы избавимся от мук. Нужно готовиться к худшему и предоставить все судьбе. Откуда у человека, вечного раба обстоятельств, который ничего не может сам по себе, откуда у него это ложное чувство свободы, сознание необходимости действовать, предотвратить, повлиять на судьбу, когда он может только одно — смириться перед ней. Мой разум теряется в этих рассуждениях, так думать грех, и говорить так непозволительно, но если человеку больно, то нужно ведь как-то выразить страдания. Я довольна, что искренне сказала, вернее, написала мама 3 августа и получила от нее столь же искреннее объяснение. Во всяком случае, я спокойна, что она не заблуждается в отношении искренности моих чувств и преданности ей. Разумеется, я готова на любую жертву для нее, я была бы этим счастлива, и хотя мысль о разлуке с ней огорчает меня, я бы смирилась, если б это принесло ей благо. Но все эти рассуждения смешны. Все будет так, как велит судьба. Все эти волнения напрасны. Человек должен иметь силу и инициативу только в одном — в смирении.

5 сентября

Слава Богу, мама чувствует себя лучше, но пока не принято окончательного решения о том, что мы будем делать зимой.

Дядюшка хочет, чтобы мы все остались здесь, потому что нет денег. Мама, похоже, не испытывает большого желания. Не знаю, что из этого выйдет. Мне бы хотелось остаться здесь, потому что этого требует необходимость и это единственный способ избавить мама на зиму от забот и хлопот. Однако, по-моему, зимой здесь будет скучно и уныло. Семь месяцев тишины и одиночества — это слишком много. Словом, куда ни кинь, всюду ждет тоска и скука, и жизнь обещает так мало радости, что у меня нет охоты чего-либо желать. Я ставлю на себе мучительные опыты. Во мне произошла такая сильная перемена, что, кажется, я сегодня и вчера — это два разных человека. Все, что я любила, все, во что верила с таким воодушевлением, больше меня не волнует, как забытый сон. И все же мне кажется, что тогда я была лучше, больше понимала жизнь, была более цельной. А теперь во мне нет той любви, чистоты, стремления к прошлому идеалу. Чувства, открывавшие передо мной горний мир, угасли, и душа моя впала в оцепенение, в полусон, в котором прозябает большинство людей.

Прежде такое состояние окружающих внушало мне жалость и презрение к ним, а теперь я сама в таком же положении и даже хуже, потому что я забыла все, что я когда-то поняла и прочувствовала. Я стремлюсь, насколько в моих силах, вызвать в себе желание земного счастья. Мне хотелось бы выйти замуж, иметь хорошего мужа, детей. Я бы очень их любила, потому что по природе своей склонна любить и привязываться. Я бы сумела внушить любовь к себе, потому что у меня дар быть кокетливой и ласковой, привлекающий ко мне. Когда я бывала поглощена чувством или мыслью, мои внешние качества были как бы парализованы. Я жила подлинной и полной внутренней жизнью. Теперь самое сокровенное во мне словно закрылось. Я вновь стала веселой, дружелюбной, обаятельной, в хороших отношениях с близкими. Одиночество, бывшее для меня некогда раем, теперь ничего не дает моей душе, я уже не молюсь, как прежде, с ощущением полного счастья. Теперь же я получаю удовольствие от каждой прочитанной книги, от стихов, от каждой прогулки, каждого маленького события, тогда как прежде все мне казалось тусклым и неинтересным. Мне доставляет удовольствие даже неопределенность будущего, я жду и надеюсь, тогда как прежде реальная жизнь представлялась мне пустыней, через которую требовалось шагать, а жила я своим идеальным миром. Один образ затмил все остальное, но по мере того, как образ бледнел, все остальное обретало свой цвет и привлекательность, и все же я знаю жизнь, все ее радости не стоят и одной минуты тоски и скорби. Я бывала сама собой только в такие моменты. Теперь я возвращаюсь к неопределенной, не наполненной и бесцельной жизни. Я даже нахожу удовольствие в том, чтобы ничего не делать, ничего не бояться, ничего не любить чрезмерно.