В царском кругу

Страстная в своих чувствах, хранившая в душе верность памяти, Мари была способна оказать сопротивление, но ее деспот-муж помешал ей сделать то, что он назвал глупостью. Ей, недовольной и этим увлечением собой, и всеми на свете, пришлось отправиться в Зимний дворец.

Государь, едва заметив ее, устремился навстречу. Бледный, с дрожащими губами, он с трудом что-то пролепетал, пожимая руку Мари.

— Княгиня, — голос его пресекался от волнения, — прошу вас не отказать… умоляю согласиться…

Остаток фразы застрял у него в горле.

— Вообрази, — рассказывала мне на следующий день Мари, — поначалу я не поняла, чего от меня требует Государь, но, видя его в таком волнении, забыла о своем и старалась только успокоить его, не привлекая внимания окружающих.

Все благополучно завершилось представлением Мари княгине Юрьевской и обменом с ней несколькими фразами.

Волнение Государя объясняется тем, что ему хорошо были известны прямота Мари и ее преданность Государыне. Очевидно, он боялся, что она воздержится от общения с княгиней Юрьевской. Начавшийся вскоре концерт звуками, полными гармонии, загладил все неровности и шероховатости.

Поведение Великих княгинь отличалось чрезвычайной строгостью — они держались на расстоянии. Княгиня Юрьевская пребывала в одиночестве, имея при себе в качестве покровительницы госпожу Бартеневу, да время от времени Государь входил в ложу и садился позади нее.

Эти подробности сообщил мне Вердер и добавил:

— Представьте, как велика доброта графа Перовского, — даже Юрьевская сумела доставить ему на днях неприятности.

Эти слова часто приходили мне на ум. Борис Перовский, вероятно, единственный оказался прав, поскольку истинная доброта всегда права.

После Мари Вяземской наступил черед графини де Мойра, урожденной Апраксиной. Это была очаровательная женщина, уже немолодая и полуслепая. Государь ее очень почитал, ценил ее насмешливый ум, который она сохранила, несмотря на болезнь, и часто навещал ее. Она с большим удовольствием отдавала ему визиты, но, когда она получила приглашение к обеду, ей пришлось выдержать страшную внутреннюю борьбу, чтобы преодолеть свои чувства. Государь принял ее самым любезным образом и очень благодарил за приезд.

— Да, Ваше Величество, я здесь, — ответила она, — но только сегодня я поняла, как велика моя преданность вам.

Самым трагичным оказался конфликт с княгиней Софьей Гагариной (урожденной Дашковой). Она была когда-то фрейлиной Государыни и предметом самой пылкой страсти Государя (в то время Великого князя Наследника). С тех пор прошло много времени. Софи Дашкова вышла замуж за князя Григория Гагарина и покинула двор. Пламень угас, но Государь поддерживал с семьей Гагариных тесные дружеские отношения и неоднократно доказывал им свое благоволение. Положение стало совсем критическим, когда бедная Софи в свой черед тоже была приглашена на обед к Государю. Она чувствовала, что погибла, как потом рассказывала мне, целую ночь не спала, обдумывая свое поведение, и в конце концов, написала Государю записку в очень почтительном тоне, но с отказом явиться. Несколько месяцев назад она потеряла дочь и мотивировала свой отказ тем, что не может выезжать в свет после этого потрясения.

Государь, разумеется, прекрасно понял истинную причину ее отказа и впал, как говорят, в страшную ярость. Но после того как некоторое время спустя в ташкентской экспедиции был убит зять Гагариных молодой граф Орлов-Денисов, доброта и сочувствие возобладали над недовольством Государя. Он заказал панихиду по молодому человеку, бывшему его адъютантом, в маленькой дворцовой церкви и пригласил всю семью Гагариных, засвидетельствовав им самую глубокую симпатию.

Это было последнее отрадное впечатление, оставшееся у Софи от него, так как больше она его не видела.

Все три упомянутые дамы стояли слишком высоко в мнении света, чтобы он посмел их критиковать: и тех, что согласились явиться, и ту, что отказалась. Все дело в нюансах и причинах, которыми они руководствовались. Впрочем, Софи Гагарина оказалась почти единственным исключением. Мы были завзятыми монархистами, поэтому мысль об открытом неповиновении Государю казалась нам неприемлемой, и скажу не колеблясь, что я бы непременно откликнулась на его зов, даже рискуя заболеть после этого.

К счастью, я была избавлена от подобного испытания.

Подробности, которые я сообщаю, возможно, кому-то покажутся ребяческими. Если я их выбрала из своего хаотичного дневника, который вела в ту пору, то лишь потому, что они характеризуют эпоху, в которую мы жили, и этот печальный эпизод из жизни при дворе.

Да, малейший инцидент приобретал огромное значение, потому что было неизвестно, к чему он ведет и что из него получится. С напряженным вниманием и натянутыми нервами смотрели мы в будущее, так как каждый час и каждая минута могли принести известие о катастрофе.