В царствование императора Николая Павловича. Том первый (СИ)

— Никто в нем не живет, — ответил Шумилин, — в Зимнем дворце сейчас находится величайший музей мира. Сотни тысяч людей со всего света приезжают сюда, чтобы полюбоваться на картины и произведения искусства, выставленные в нем.

Николай одобрительно кивнул, — это очень хорошо, Александр Павлович, — сказал он, — люди должны видеть то, что мы и мои наследники сохранили для потомков. А галерея, где выставлены портреты генералов, участников войны 1812 года сохранились?

— Сохранились, — ответил Шумилин. — мы все с гордостью смотрим на победителей Наполеона… Помните, как у Пушкина?

У русского царя в чертогах есть палата

Она не золотом, не бархатом богата;

Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;

Но сверху донизу, во всю длину, кругом,

Своею кистию свободной и широкой

Ее разрисовал художник быстроокой.

Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,

Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен.

Ни плясок, ни охот, — а всё плащи, да шпаги,

Да лица, полные воинственной отваги.

Толпою тесною художник поместил

Сюда начальников народных наших сил,

Покрытых славою чудесного похода

И вечной памятью двенадцатого года

Нередко медленно меж ими я брожу

И на знакомые их образы гляжу,

И, мнится, слышу их воинственные клики.

— Да, хорошо писал покойный господин Пушкин, — отозвался Николай… Они помолчали немножко, шагая по бульвару мимо Адмиралтейства. У дома Лобанова — Ростовского — того самого, со львами — они свернули на Вознесенский проспект, и вышли к площади, на котором стоял памятник императору Николаю I, работы барона Петра Клодта.

— А вот и памятник вам, Николай Павлович, шепнул Шумилин царю, который удивленными глазами смотрел на себя самого, бронзового… — Как видите, у нас помнят не только бунтовщиков. Можете подойти к нему и полюбоваться.

Царь машинально кивнул, и по его щеке снова скатилась слеза.

— Да, сегодня слишком получился слезливый день для самодержца, — подумал Александр, — но иногда слезы смывают с души все плохое и это идет только на пользу…

Наша служба и опасна и трудна…

Человек от Бенкендорфа пришел, как и обещал граф, на следующее утро. Едва Одоевский и его гости успели позавтракать, как в гостиную вошел лакей, и, нагнувшись к уху князя, что‑то шепнул ему на ухо. Одоевский кивнул, и велел слуге пригласить посланца Александра Христофоровича.

Вскоре в комнату вошел мужчина в сером цивильном костюме, лет тридцати — тридцати пяти от роду, высокий, статный, с приятным, располагающим к себе лицом. Он поклонился присутствующим, и, остановив свой взгляд на Викторе, подошел к нему.

— Их сиятельство просил передать вам это, — сказал гость, доставая из кармана шариковую ручку, с зенитовской эмблемой.

— Если не ошибаюсь, вы ротмистр Соколов? — спросил Сергеев, поднимаясь с кресла навстречу господину из III — го отделения, — Дмитрий Григорьевич?

Ротмистр утвердительно кивнул, и тогда Виктор представился сам и представил свою спутницу. Соколов вел себя спокойно, и было трудно понять — рассказал ли ему граф, откуда, и из каких времен прибыл человек, назвавшийся отставным майором Сергеевым. Скорее всего, нет, но ротмистр своим умом быстро сообразил, что этот пожилой плотный мужчина с седыми усами и шрамом на лбу совсем не похож на тех, с кем ему приходилось сталкиваться ранее.

— Дмитрий Григорьевич, надеюсь, вы не обидитесь, если я буду обращаться к вам по имени и отчеству? — спросил Соколова Виктор, и добавил, — в свою очередь, я не буду возражать, если и вы так же будете обращаться ко мне.

Ротмистр кивком дал понять, что не против, и тогда Сергеев продолжил, — видите ли, Дмитрий Григорьевич, нам — мне и моим друзьям, которые сейчас временно отсутствуют, — хочется, чтобы у нас во время пребывания в Петербурге не было никаких недоразумений с вашими коллегами.

— Граф дал мне надлежащие инструкции, — ответил ротмистр, — только Виктор Иванович, поймите и нас правильно — мы можем гарантировать вам обещание насчет служащих Третьего отделения и жандармов, но не можем вам ничего обещать насчет чинов городской полиции и их руководства из министерства внутренних дел. Тем более, что у Александра Христофоровича уже были некоторые разногласия с графом Строгановым — министром внутренних дел, и Сергеем Александровичем Кокошкиным — столичным обер — полицмейстером.