В тумане тысячелетия

— Чего смотреть! Идём бить челом Новгороду! — кричали на пятинном вече.

— Пусть заступится за нас! Мы ли ему не плательщики!..

— Прикончить бы этого негодяя — вот и всё! — советовали более отчаянные.

— Как его достанешь-то? Засел в своём гнезде и знать ничего не желает!.. Если не у Новгорода, так у кого же нам защиты искать?

Следствием всего этого было то, что в один прекрасный день посланные от всех пятин явились в Новгород и потребовали веча.

Гостомысл, хотя по-прежнему был новгородским посадником, был уже настолько слаб, что даже на вече выходил редко.

Его обычно заменял кто-нибудь из старших бояр.

Так было и на этот раз. Но заменявший мудрого Гостомысла боярин оказался человеком недальновидным и чрезмерно горячим.

Вече весьма нетерпеливо и без особенного внимания выслушало жалобы посланцев.

— Так чего же вы хотите от нас?

— Защиты и справедливости!

— Посмотрю я на вас, — повёл к посланцам речь заместитель Гостомысла, — и сами вы люди крепкие, могучие, и много вас в пятинах, а не умеете вы за себя постоять! Одно только — испугались! Ишь какого страху нагнал на вас Вадим!..

— Что же нам делать? — закричали сразу несколько голосов.

— Что делать? Вы сами должны это знать... Есть у вас мечи и секиры, вот и отбивайтесь сами. Зачем вече попусту беспокоить?

Поникли головами посланцы пятин. Не такого ответа ждали они от Новгорода. Думали, что ближе к сердцу примет их горе новгородское вече...

Когда разошлись они и порассказали в своих родах о происшедшем, там пришли в недоумение.

— Что же! Коли новгородское вече так хочет, пусть так и будет! — решили в родах.

Вадиму готовился грозный отпор. Родичи вооружались, поджидая только удобного случая начать сводить счёты с наглецом.

И Вадим очень скоро предоставил родам такой случай. Из одного приильменского рода он похитил девушку.

И прежде он не однажды позволял себе такие выходки, но они как-то сходили ему с рук. Много красавиц из родов приильменских увезено им было, много слёз пролилось, но Вадима боялись и тронуть не смели.

Теперь чаша терпения переполнилась...

Кинулась на Вадимово селение сперва одна новгородская пятина, а за ней и остальные. Закипел бой не на жизнь, а на смерть. Полилась братская кровь...

Как ни хорошо была вооружена Вадимова дружина, но нападавшие брали числом. Туго пришлось, совсем туго, неукротимому старейшине.

Однако и у него на Ильмене были сторонники. Кое-какие из родов, имевшие свои счёты с новгородскими пятинами, вступились за Вадима и его род...

Спустя очень недолгое время началась междоусобица, приведшая к плачевным последствиям.

Скоро все роды погрязли в распрях. Даже позабыли о главном виновнике их. Род шёл войной на род, гибли люди, выжигались целые селения.

Вадим, видя, как много озлобленных против него, скрылся с берегов Ильменя. Лилась там кровь, но борьба со своими надоела ему. Он всё ещё лелеял заветную мысль пойти за Нево и найти там заклятого врага.

Да и Велемир посоветовал ему уйти подальше, пока не кончат свои счёты приильменские роды. Понимал старый жрец, что при всеобщем озлоблении даже сам Перун не в силах был спасти его любимца...

Но с исчезновением Вадима не прекратилось кровопролитие на Ильмене. В общей свалке смешались все роды. Каждый род считал себя и самым правым, и самым главным в новгородском союзе.

Новгород в эти распри не вмешивался.

Гостомысл, как мог, удерживал новгородцев от участия в ссорах. Обаяние мудрого старика было так велико, что все подчинялись ему беспрекословно, даже не интересуясь узнать причины, почему посадник велит поступать так, а не иначе.

— Он один за нас всех думает! — говорили в Новгороде даже те, кто был когда-то против старого посадника.

— А если так, то и мешать ему не будем, — поддерживали подобное мнение сторонники Гостомысла.

Между тем мудрый старик чувствовал, что силы его с каждым днём уходят. Казалось ему, что не доживёт он до исполнения своей заветной мечты. Одиноким остался на белом свете Гостомысл, не для кого было работать ему, но уже само желание довести до конца задуманное дело — дело, которое было целью всей его жизни, заставляло новгородского посадника по-прежнему готовить всю ильменскую вольницу к мысли о необходимости единодержавной власти.

Всё чаще вспоминал Гостомысл о Святогоре, ждал он его и был уверен, что его любимец, получив через братьев весть о всём происходящем на родине, не замедлит вернуться.

С ужасом, однако, узнал новгородский посадник о бессмысленном и опасном поступке Вадима. Понимал он, что не тот народ скандинавы, чтобы простить славянам гибель соотечественников.

С трепетным сердцем ждал он теперь вестей из-за Нево. Кое-какие слухи доходили до Новгорода, но в точности ничего не было известно. Норманнские гости и глаз более не казали, подробных же сведений узнать было не от кого.

Неизвестность более всего настораживала старика, и его уже начинало томить некое мрачное предчувствие. Бессонные ночи проводил Гостомысл; лютая тоска отчего-то глодала сердце...

5. Первый гром

а Ильмень, в роды, между тем, не дошли ещё слухи о надвигающейся грозе.