В тупике

Утомившись от ожидания и безрезультатных поисков, Кочишне поехала немного отдохнуть в одно из курортных мест на берегу озера Балатон. Она никогда в жизни еще здесь не бывала, и оживленная, бурлящая весельем жизнь курортного городка пришлась ей по душе. Поразмыслив, Юлишка решила обосноваться здесь навсегда и заняться каким-нибудь полезным делом. Взвесив свои возможности, она остановилась на том, что откроет небольшой частный пансион. Ей повезло: вскоре она нашла подходящий дом и арендовала его по договору, на двенадцать лет.

Два-три месяца спустя заново отремонтированный и уютно обставленный «семейный пансион вдовы Кочишне» распахнул свои гостеприимные двери. Юлишка оказалась отличной хозяйкой и способным коммерсантом. Она весьма удачно подобрала обслуживающий персонал, состоявший из садовника, поварихи и горничной. Весть о пансионе «американской вдовушки» быстро распространилась, и вскоре от гостей, желающих там поселиться, уже не было отбоя.

Кочишне свободно говорили на нескольких языках, особенным успехом ее заведение пользовалось среди иностранцев. Среди них преимущественно фигурировали англичане и швейцарцы, а также выходцы из фашистской Германии. Многие из них приезжали на летний сезон, а потом оставались и жили целый год.

В марте 1944 года, обеспокоенный колебаниями венгерского правительства, Гитлер приказал войскам «третьего рейха» оккупировать Венгрию. В связи с этим часть гостей, англичане и другие граждане союзных государств, уехали, не дожидаясь прихода немцев. Но пансион продолжал функционировать почти до самого конца второй мировой войны. С той лишь разницей, что его обитателями были теперь почти исключительно граждане гитлеровского рейха.

Пришла осень, а потом зима 1944 года. Наступающие войска Советской Армии-освободительницы вплотную приблизились к озеру Балатон, и из пансиона поспешно ретировались еще остававшиеся в нем гости. Когда последний из них убрался восвояси, его хозяйку, Кочишне, урожденную Юлию Томпа, нашли мертвой в собственном кабинете. С проломленным черепом она лежала на полу…

— Привет, старина! Я слышал, ты собрался в отпуск? — окликнул меня майор Фехер. Мы оба спешили на оперативное совещание.

— Соответствует действительности, — подтвердил я. — И скажу откровенно, очень доволен этим обстоятельством. За три года я не имел ни одного свободного дня. Надо и отдохнуть наконец, пора.

— Правильно. — Фехер понимающе кивнул. — И куда же? В наш санаторий, в Лелле?

— Да.

— Можно позавидовать. Балатон есть Балатон. М-да…

Фехер немного помялся, а потом со смущенной улыбкой добавил:

— Если у тебя найдется несколько свободных минут, не заглянул ли бы ты ко мне? Перед отъездом, разумеется. Понимаешь, есть у меня одно небольшое дельце, нераскрытое убийство, совершенное при весьма странных обстоятельствах. И убили человека как раз неподалеку от Лелле, в тех местах, — Фехер улыбнулся еще раз. — Только не подумай, чего доброго, что я собираюсь испортить тебе весь отпуск! Я подумал, что если уж ты собрался в Лелле, то все равно полистал бы дело, быть может, заинтересуешься! Для разнообразия, так сказать. Ну и огляделся бы там, на месте. Чуть-чуть, самую малость, а?

— Что же, я с удовольствием, — тоже с улыбкой ответил я дорогому коллеге, а про себя послал его ко всем чертям вместе с его «дельцем». И надо же мне было сунуться на это совещание, на которое вполне достаточно было послать заместителя!

На другой день я все же заглянул к Фехеру. Увидев меня, он искренне обрадовался. Гм, гм… Ясное дело. Не теряя времени, майор тут же положил передо мной на стол тоненькую серую папку. Раскрыв ее, я взглянул на Фехера с таким же искренним удивлением — в папке был подшит всего один документ — протокол на трех страницах. Бумага, на которой он был напечатан, уже начала желтеть от времени.

— И это все?

— Все.

— Однако не густо.

— Старая история. Погляди на дату, — заметил Фехер. — Понимаешь, я и сам думаю, стоит ли терять дорогое время. Работы, сам знаешь, и так по горло. В общем, решай сам. Погляди, пожалуйста, там, на месте, и, если сочтешь безнадежным, позвони. Все дело в том, что начальство решило расчистить авгиевы конюшни и требует пересмотреть и закрыть все нераскрытые старые дела. Этот протокол я составил собственноручно девять лет назад, когда еще только начинал свою работу в сыскной полиции. Но расследование дальше протокола не пошло — жандармерия наложила тогда вето и приказала приостановить дело. Убийство Кочишне ведь было совершено буквально за месяц-два до полного освобождения страны.

К протоколу был подшит отчетливый отпечаток трех пальцев. Снят ловко, аккуратно, хранился в целлофановом пакетике.

— Твоя работа? — спросил я, покосившись на майора.

— Моя. Я обнаружил его на крышке небольшой шкатулки красного дерева, найденной на месте происшествия. По всей видимости, в этой шкатулке убитая хранила деньги, драгоценности. Кроме этого отпечатка, который удалось зафиксировать, я нашел еще один, с явными признаками крови, но он был сдвинут и смазан, не пригодился.

— Как эта Кочишне была убита?