В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)

За две минуты до назначенного времени появилась госпожа Карлссон. Она пригласила Монссона в свою комнату, до отказа забитую мебелью, угостила портвейном и начала сетовать на несчастную долю хозяйки.

– Не очень приятно одинокой, несчастной женщине держать полную квартиру мужчин, – сказала она. – Да еще иностранцев. Но что делать бедной вдове?

Монссон прикинул. Эта «бедная вдова» выдаивает ежемесячно из постояльцев около трех тысяч крон.

– Этот Мухаммед, – сказала она, – не заплатил мне за последний месяц. Вы б не могли сделать так, чтобы я получила плату? Он же имел деньги в банке.

Когда Монссон спросил, что она думает о Мухаммеде, хозяйка ответила:

– Он хоть и араб, но приятный был парень. Вежливый, тихий, не пил и, мне кажется, даже не имел девушки. Но, как я уже говорила, не заплатил за последний месяц.

Оказалось, что она довольно хорошо осведомлена о личных делах своих постояльцев, но про Мухаммеда ей почти нечего было рассказать.

Все земное добро Мухаммеда было сложено в брезентовую сумку. Монссон забрал ее с собой.

Госпожа Карлссон еще раз напомнила о деньгах, пока Монссон закрывал за собой дверь.

– Вот мерзкая карга, – пробормотал Монссон, спускаясь лестницей на улицу, где стояла его машина.

* * *

Прошла неделя от кровавой купели в автобусе. Состояние следствия не изменилось; видно было, что у следователей нет никаких конструктивных идей. Даже прилив информации от населения, которая, впрочем, ничего не давала, начал уменьшаться.

Общество потребителей думало уже о другом. Правда, до рождества было еще больше месяца, но на украшенных гирляндами торговых улицах уже начались рекламные оргии и расширялась покупательская истерия, быстро и неуклонно, словно чума. Эпидемия не имела удержу, и от нее некуда было убежать. Она увлекала, отравляя и сметая все на своем пути. Дети плакали до изнеможения, родители залезали в долги. В больницах увеличилось количество больных инфарктом и нервным расстройством.

Перед этим большим семейным праздником в полицейские участки города часто приходили приветствия в виде пьяных в дымину рождественских гномов, которых находили в подъездах и общественных туалетах. На площади Марии двое уставших патрульных, затягивая такого бесчувственного гнома в такси, случайно уронили его в водосток.

Поднялась буча в прессе.

– В каждом обществе тлеет затаенная ненависть к полиции, – сказал Меландер. – И достаточно какой-то мелочи, чтоб она вспыхнула.

– Ага, – равнодушно сказал Колльберг. – А почему?

– Потому что полиция – необходимое зло, – сказал Меландер. – Все люди, даже профессиональные преступники, знают, что могут оказаться в таком положении, когда единственным спасением для них будет полиция. Когда вор просыпается ночью и слышит в своем погребе какой-то шорох, то что он делает? Разумеется, звонит в полицию. Но пока нет такого положения, каждый раз, когда полиция по каким-либо причинам вторгается в жизнь граждан или нарушает их душевный покой, это вызывает недовольство.

– Мало нам всех тех прелестей, что сыплются на нашу голову, так мы еще и должны считать себя неизбежным злом, – горько сказал Колльберг.

– Трудности обычно вытекают из той парадоксальной ситуации, продолжал далее Меландер, – что наша профессия требует от работников больших умственных способностей и исключительных психических, физических и моральных качеств, а в то же время не несет в себе ничего такого, что привлекало бы к ней людей с такими данными.

Мартин Бек уже не раз слыхал такие рассуждения, и они ему надоели.

– Вы бы не могли где-то в другом месте вести свои социологические споры? – недовольно сказал он. – Мне надо подумать.

– О чем? – спросил Колльберг. В это время зазвонил телефон.

– Бек слушает.

– Это Ельм. Как дела?

– Плохо. Между нами говоря.

– Вы уже опознали того парня без лица?

Мартин Бек издавна знал Ельма и всегда полагался на него. И не только он. Многие считали, что Ельм – один из наилучших в мире техников-криминалистов. Только надо уметь к нему подойти.

– Нет, не опознали. Кажется, никто в мире не заметил его отсутствия. Мартин Бек набрал в легкие воздуха и прибавил: – Может, у вас есть какая-то новость?

Всем было известно, что к Ельму надо подлизываться.

– Да, – довольно ответил тот. – Мне кажется, что нам посчастливилось выявить у него определенные черты.

Наверное, надо сказать: «Не может быть!» – подумал Мартин Бек и сказал:

– Не может быть!

– В самом деле, – утешился Ельм. – Результаты лучше, чем ожидалось. Мы установили, что его одежда происходит из какой-то голливудской лавочки в Стокгольме. Как вы знаете, их здесь три.

– Молодцы, – сказал Мартин Бек.

– Конечно, – самодовольно сказал Ельм. – Я тоже так считаю. Костюм совсем грязный. Тот парень ни разу его не чистил и, кажется мне, носил почти каждый день и довольно долго.

– Сколько?

– Может, с год.

– У тебя еще что-то есть?

Ельм ответил не сразу. Самое главное приберег напоследок и нарочно тянул.

– Да, – наконец сказал он. – Во внутреннем кармане пиджака найдены крошки гашиша. Анализ проб, взятых во время вскрытия, свидетельствует, что ваш неопознанный был наркоманом.