В заповедной глуши

   И Вальке перестало хотеться праздника. Совсем. А захотелось лечь спать и про-спать долго-долго, без снов и без движения. Хоть до весны. Ощущение было таким тя-жёлым и непривычным, что Валька удивлённо прислушался сам к себе: не пройдёт ли, не отхлынет ли так же внезапно, как возникло?

   Но тоска осталась. Как глубоко засевшая заноза с обломанным кончиком.

   Ну почему так? Даже Мора - и та невесть где. Он один - один на холодном ветру, и некуда спрятаться. Да и не хочется.

   Мальчишка посидел около ящика, боясь, что его окликнут Витька или лесник. Но они молчали. Точнее - не молчали, а не окликали.

   И пусть, подумал Валька. Встал и подошёл к окну, по пути погасив свет.

   За окном было бело. Снег выпал всего два дня назад после бесснежного декабря - не-глубокий,еле-еле,но укрыл всё и пока что держался. На деревьях нависли облака инея. Мир был безмолвен и холоден.

   Вальке показалось вдруг,что нет никого за его спиной - в комнатах. Что он совсем-совсем один - стоит возле окна и ждёт, сам не зная, чего. Может быть, он один на всей планете? И ничего, никого больше нет - заснеженные леса под равнодушным звёздным небом, дом - и в нём он, Валька Каховский.

   Он дыхнул на окно и написал по туманному пятну на стекле:

Мама.

Отец.

Я один.

   Слова уплыли куда-то в тёмную глубину. Валька нарисовал стрелку и подписал:

Я хочу домой.

   Можно выучить тысячу и миллион красивых (и правильных!) слов. Но всё равно в один стеклянно-ясный момент то отчётливо понимаешь: тебе четырнадцать лет и бо-льше любых подвигов и свершений на свете, больше славы и приключений ты хочешь про-сто увидеть маму - маму, которую ты не видел больше семи месяцев, маму, с которой тебе даже не дали обняться на прощанье. И от этого понимания не защититься и не отбиться ничем. Никак.

   И из чёрных дверей веет в спину пустым холодом. От этого дыхания не спасает АВГЭ и тёплая одежда.

   Валька ткнулся лбом в стекло.

   С кем угодно, но не с ним. Весь мир может рухнуть, но его - его должен остаться.

   - Naneth,(1.) - прошептал он, - mell, meleth...(2.) - и судорожно вздохнул. Звуками никогда не существовавшего языка он хотел сделать несуществующим, шуточным своё горе. Но вместо этого чужие слова вдруг обрели жизнь и тоже пропитались горем.

   И всё-таки что-то изменилось. Валька не сразу понял - что именно. Но уже через миг различил за деревьями движущиеся огоньки и замер удивлённо. Потом распахнул дво-йную раму. В комнату влился холод... но вместе с ним влилась и приближающаяся песня, которую дурашливым хором пели в лесу звонкие голоса: