В жаре пылающих пихт

Ты не прав. Мы служим любви божьей, ибо она – для человеков, но не отмщение. В том есть запрет бога. Господь не желает, чтобы дьявола воспринимали как его самого, а иначе – человеки ужаснутся ему, и величию его отмщения, и путь к спасению их будет утрачен вовеки. Ибо господь не есть лишь любовь. Но то, кто он – это его дело, а дело человеков – есть только любовь.

Постараюсь запомнить хотя бы до завтра.

Для нас Он только любовь, и упаси господь нас от познания гнева его! Я служу Христу. Того же я хочу и моим детям, и внукам, и братьям моим! а что же хотят иные отцы и иные пастыри?

Холидей пожал плечами. Кто знает?

А ты подумай, брат.

Дай угадаю… Войны?

Да. Они, напротив, вооружаются и завоевывают, они стекаются как пилигримы туда, где нет Христа, а с ними приходит дьявол и грех, распространяемый переселениями рода человеческого, их пороки, их свобода насильничать и безумствовать, ибо зло пребудет во зле, а Христос во Христе, и они не знакомы. Разве возможно противное?

У меня на этот счет мнения нет.

А стоило бы вооружиться, ибо твои отцы бдят. Да, отцы! Их вина печатью стоит на роду человеческом! но кто они – эти отцы?

Холидей пожал плечами, разговор начал его утомлять.

Кто ежечасно порождает нас для греха, если не сам грех? Смертный грех. Каждый порождает то, что породило его! Знаешь, кто твои отцы – будешь знать, какими будут дети. Твои поступки твои дети. Твои причины – твои отцы, а тебя – среди них нет! Чудо? Верно, чудо оно и есть чудо, чудо господне.

Где-то я это уже слышал.

Должно быть, от разумного человека.

Скорее, от сумасшедшего.

Нет сумасшедших. Есть только… и Хардорфф сделал размашистый жест ладонью. Тебя нет, только отцы и дети. И не дай нам Бог дурных отцов и матерей. И не дай нам Бог породить дурных детей от них. Это порочный круг инцеста. Грехи! Вот истинные отцы наши! И те, кто тянутся к зову свободы, к зову греха и зову зла, идут к своей смерти как мотыльки, притянутые жаром огня! Но только лишь господь обладает истинной недостижимой нам свободой. Глупо равняться ему.

А кто сказал, что я равняюсь?

А разве нет?

Не помню, чтобы мы были знакомы.

Но ведь ты делаешь ставку на скоропреходящие блага. Для плоти.

Других у меня нет.

Есть, пусть ты и слеп, а смерть слепцов напрасна. Они мрут от жажды, от человеческой жажды и желают урвать для себя кусок мяса. Все они одинаковы, что стар, что млад. Старики только кажутся немощными, ты жалеешь их – но повремени. Они ненасытные волки в овечьих шкурах. Пусть и стары, но в их крови бурлит первородный грех и мечется насилие, а в уме – они близки к первобытной тьме. Их память ненадежна, они позабыли свои грехи и жаждут войти в новую жизнь! А кто знает, какие жгучие желания прячутся во мраке их беспамятства? Они готовы возвратиться на землю, чтобы творить зло – и воспитывать своих сыновей для сотворения нового зла! Их притягивает кровь и плоть, и жадность, и жажда.

Хардорфф замолчал и улыбнулся.

Но, ответь мне, брат, сколько женщин не ублажи, сколько золота не накопи, сколько чреву не угождай, а разве дано человеку прирастить к телу его лишнюю конечность? И нужно ли оно?

Холидей промолчал. Он хотел подняться и уйти, да некуда было – народу слишком много.

Хардорфф кивнул. Верно. Ведь не имели нужды в большем от Адама и Евы. Но не дьявол! У него много конечностей, он превращает людей в инструменты своей воли и, отсекая один его член – мы приращиваем к нему два, а отсекая два – четыре! Это война. Но я и мои спутники, мои братья иезуиты, странствующие по новому свету! у нас всех стезя страждущих. Борясь с дьяволом – мы боремся с богом, но ему нравится эта игра. Ей он удостоверяется в нашей закалке.

Холидей спросил. Не пойму, какими благими делами я твою проповедь заслужил?

Курильщик пошарил по карманам пальто и вытащил коробок, потряс его у самого уха и удовлетворенно кивнул, услышав одинокий обнадеживающий шорох. Взял последнюю спичку и энергично чиркнул воспламеняющейся головкой о полоску мелкозернистого минерала. Заслоняя ладонью, поднес огонек к сигарке, которую пожевал обветренными губами, зажег ее, тряхнул рукой и выбросил почерневшую спичку в плевальную урну.

Как твое имя, сынок?

Оуэн.

А последнее имя?

Холидей.

Воистину библейское имя. А я – отец Самуил Хардорфф, а эти трое – есть Старший Брат, Средний Брат и Младший Брат. А что по твоему вопросу. Вот ты мне и скажи, брат мой. Какие благие дела за тобой?

Никаких.

Разве?

А о чем, собственно, речь? О том, что я делал, или чего не делал.

Хитро. Но я скажу так. Видит господь, что в тебе нет жажды ложной свободы. Я вижу в тебе скорбь, да, скорбь, которая тебя тупым ножом терзает, но убить не может, я вижу в тебе и усталость. Разве я не прав? что ты желаешь сложить оружие – но не имеешь возможности!

Холидей пожал плечами.

В тебе нет жажды творить беззаконие и порок. Напротив, брат мой, я слышу в тебе тишину и тайну Христа, и ты пытаешься свой крест собственноручно нести, как и он нес. Но в тебе отсутствует его сила и вера, ты изможден физически, и дух твой нетверд – как кривая табуретка под ступнями вешающегося.

Хм…