В жаре пылающих пихт

Горбоносый немедленно выстрелил повторно, опять вибрирующий грохот, силуэт чуть дернулся вверх. Вторая пуля пролетела со свистом сквозь череп, разбросав его содержимое, бледно-розовое облачко, как утренняя роса, застыло в испещренном струями ливня воздухе, а оставшегося стрелка напуганная лошадь выбросила из седла и он, не замечая боли, побежал прочь, и горбоносый слышал всплескивающий шелест, слово сам Христос шел босяком по поверхности воды; но стрелок не сумел уйти далеко – потому как его настигли еще две револьверные пули, обе в спину. И он умер на месте.

Стараясь отдышаться, горбоносый стоял как вкопанный с карабином и вращал обезумевшими глазами, но взгляд его остановился на фигуре черноногого, стоящего с револьвером в опущенной руке – он был дважды ранен, но жив. Он стоял, сонно пошатываясь и обхватив живот, соколиные глаза его едва светились угасающим светом, а непримиримое лицо теперь выражало умиротворение. Горбоносый, хромая и опустив карабин, подошел к нему и положил ладонь, испачканную кровью, на мокрые волосы. И так оба стояли неизвестно сколь долго. Все вокруг мерещилось застывшим, неподвижным, подчиненным единому нерушимому закону, и в эту ночь сам макрокосм обнажил перед ними свою подлинную сущность, не тронутую тлением нематериальную мануфактуру, прикрывающую нечистоплотность и срамоту смертного мира.

Они открыли для себя природу покоя, природу, пребывающую в первоначальном и неизменном состоянии еще со времен сотворения мира. И природа эта – безмолвие. К ним на короткое мгновение пришел проблеск обещанного долгожданного спокойствия, когда они оба, стоя под холодным ливнем здесь, под открытым небом, поняли, что являются частью этой природы в самом сердце своем, и ничья власть, даже господня, не отлучит их от сего царствия небесного. Когда ливень прекратился, в озере оттенка мышьяка, затянутом мистической предрассветной дымкой, стали отражаться мерцающие звезды, эти твердыни господни, как кусочки зачарованной смальты на фоне свинцово-серого неба. Ветер подвывал в верхушках деревьев, чьи стволы поскрипывали и качались, и с первыми лучами рассвета к сернистого цвета воде неведомыми тропами стали спускаться в дремотной тишине олени, и вялый плечистый серовато-рыжий медведь, покачиваясь, брел на поляну, где воздух пропах кровью, мочой и прелью.

А потом взошло солнце.

КОНЕЦ