Вагнер

Очередная встреча с госпожой Калергис стала своеобразным знаком свыше для принятия Вагнером одного важного решения. В это время, не дожидаясь сценического воплощения «Тристана», он всерьез собирался покинуть Вену. На его намерение повлияло полученное еще в ноябре из Санкт-Петербурга приглашение продирижировать в марте 1863 года двумя концертами Филармонического общества за гонорар в две тысячи рублей серебром[368]. Тогда, в конце осени, Вагнер не особенно серьезно отнесся к перспективе оказаться в снежной и морозной России, но с отказом не спешил. Теперь его планы изменились: Андер снова заболел, и надежда на венскую постановку «Тристана» в ближайшее время таяла на глазах. Чтобы не поддаться депрессии, композитор решил кардинально сменить обстановку, поскольку еще можно было успеть принять приглашение из России. 12 декабря 1862 года Вагнер написал в Филармоническое общество письмо, в котором, извинившись за задержку с ответом, сообщал о согласии на приезд в Россию. Условия концертов (а композитор загорелся идеей получить еще и третий бенефисный концерт) оговаривались вплоть до самого конца января. В Вене тем временем было принято решение, что «Тристан» будет поставлен только после Пасхи, что полностью развязывало Вагнеру руки и вполне согласовывалось с предполагаемой датой его возвращения из России. Наконец 31 января 1863 года в 11.20 Вагнер выслал в Санкт-Петербург телеграмму: «Прибываю 22 февраля[369]. Завершатся ли оба концерта к середине марта? Это меня бы устроило. Рихард Вагнер»^[370]

.

Таким образом, решение было окончательно принято. 16 февраля, готовясь к отъезду, Вагнер написал Гансу фон Бюлову любопытное письмо: «Благодарю Тебя, дорогой мой Ганс!.. В четверг < 19 февраля 1863 года> утром я прибываю скорым поездом в Берлин… Самое позднее, в воскресенье <22 февраля> вечером, одновременно с Твоим отъездом, я тоже отбываю в свое петербургское путешествие. В связи с этим у меня к Тебе большая просьба. Никак не удается достать нужную мне специально для такой северной экспедиции старенькую шубу… Через 4 недели всё будет возвращено, прокуренное знаменитостью»^[371].

В Берлине Вагнера встречала чета Бюлов. Ганс и Козима проводили его на вокзал (шубу Вагнер, естественно, получил) и посадили в поезд до Кёнигсберга, откуда он продолжил путешествие в Россию. Теперь он вспомнил, как когда-то нелегально пересек границу этой страны, бежав из Риги (Рига тогда находилась в составе Российской империи), и ему стало не по себе. Основания для опасений у него были. Участник Дрезденского восстания, бывший политический ссыльный, Вагнер еще до всех этих событий не скрывал сочувствия к Польскому восстанию и антирусских настроений. Мысленно возвращаясь в те далекие времена, он вспоминал, как в революционные дни 1848 года после парижских событий «в Дрездене усиленно бродила общенемецкая идея и надежда на ее торжество одушевляла все сердца». «Не мог и я, — писал он в мемуарах, — стоять в стороне от этого движения и воздерживаться от живого в нем участия… Только вместо речей я хотел дел, и таких дел, в которых сказалась бы серьезная готовность вождей немецкого народа безвозвратно порвать со старыми, чуждыми германскому духу тенденциями. Это вдохновило меня написать популярно-поэтическое воззвание к немецким князьям и народам, в котором я призывал к решительной войне с Россией. Оттуда шло давление на немецкую политику, на немецких монархов, вредное их народам». Одна строфа гласила:

Der alte Kampf ist's gegen Osten,

Der heute wiederkehrt:Dem Volke soil das Schwert nicht rosten,Das Freiheit sich begehrt.

(Древняя война против ВостокаСегодня возобновляется.Народ не должен опускать меч,

Чтобы добиться желаемой свободы)^[372].

Но тот же Вагнер еще в 1837 году написал «Национальный гимн» к дню тезоименитства императора Николая I. Надо сказать, что с тех пор это произведение композитора практически ежегодно исполнялось в именины государя до самой его смерти.

И наконец, Вагнер, восхищенный деятельностью императора Александра II, писал о нем в 1863 году Марии Калергис, как раз тогда собиравшейся замуж за С. С. Муханова: «Какой трагической фигурой представляется этот Царь! То, что я о нем узнал, дало мне основание считать его посланником Божьим для России. Да, именно его, этого благородного, глубоко проникнутого лучшими побуждениями Императора. Но сколько же горьких переживаний выпадет на его долю, знать бы!»^[373] (Поистине, у Вагнера по отношению к монархам иногда открывался настоящий дар предвидения. Пройдет совсем немного времени, и он напишет столь же пророческое письмо о другой коронованной особе — баварском короле Людвиге II.)