Вагончик мой дальний

— Нет, — возразила Зоя. — Нам надо спросить тетю Оню.

— Такого имени нет.

— Но я сама слышала… Бородач так и сказал: спросите тетю Оню. Я даже удивилась… Зря не переспросила.

— Зря. — И я повторил упрямо: — Такого имени нет. Я сейчас зайду в избу и спрошу… А ты побудь здесь.

— Спроси тетю Оню, — произнесла вслед Зоя.

Я не помню ее интонации, но думаю, что она была просительной. Только я Зою не послушался. Я был уверен, совершенно уверен, что знаю точно, кого надо спрашивать.

Изо всех сил пытаюсь остановить это мгновение у чужого крыльца. Поздней памятью переиначиваю наш разговор, правлю себя:

— Нужно спросить тетю Олю, — говорю я.

— Нет, — возражает Зоя. — Нам надо спросить тетю Оню.

— Такого имени нет.

— Но я сама слышала… Бородач так и сказал: спросите тетю Оню. Я даже удивилась… Зря не переспросила.

— Зря, — говорю я. Но при этом соглашаюсь. — Ладно, — говорю. — Зайду в избу и спрошу тетю Оню. Непонятное какое-то имя… Но я спрошу.

Иногда наш спор укорачиваю еще.

— Нужно спросить тетю Олю, — предлагаю я.

— Надо спросить тетю Оню, — поправляет Зоя.

— Ладно. Спрошу. А ты побудь здесь.

Но сделал я так, как сделал. И одна буковка в тот вечер решила нашу судьбу. Сейчас-то понимаю, что был бы другой вечер, другие обстоятельства, которые привели нас к такому же результату. Понимаю. И все-таки…

Добираясь в воспоминаниях до этого вечера, я веду этот короткий спор. И спорю снова. С собой. С Зоей. Со своей дурацкой памятью, которая не хочет ничего менять. И оттого становится больней.

Я постучался в двери, но за шумным весельем меня не услышали. Потянул дверь на себя и сразу же окунулся в атмосферу бурного, даже буйного деревенского праздника. За просторным столом, накрытым небогатой снедью: картошка, огурцы, лук и, конечно, неизменная бутыль мутноватого самогона, — кучно теснились женщины.

Девочка-подросток, как мне увиделось от порога, лихо растягивала меха гармошки. Ядовито синий махорочный дым клубами восходил к потолку. И хоть все враз повернули головы в мою сторону — как же, мужик объявился! — но петь не перестали, и только ближайшие к двери закричали: «Паря! Ходи к нам! Заждались!».

Из-за стола поднялась моложавая бабешка — да тут все были молодые — в цветастом платочке и белой нарядной блузе, судя по всему, хозяйка дома.

— Тебе, милой, кого?

— Мы ищем тетку Олю!

— Кого? Кого?

— Олю! — крикнул я сильней, пытаясь переорать женский хор.

— Ах, Ольгу? Она вон сидит! — И тут же закричала через весь стол: — О-оль… Слышь? К тебе!

— К тебе! К тебе! — подхватили остальные. А кто-то добавил: — Ох, Ох! К Ольге так мужики и липнут! Сладкая баба!

— А у нас Илья седня, — добавила хозяйка. — Престольный…

— Престольный! Престольный! — опять подхватили бабы.

— Щас… Только допою, — отвечала неведомая Ольга. Через дым разглядеть ее не удавалось. — Допою вот про любовь…

И, высоко поднимая голос, завела:

В одном прекрасном месте, на берегу реки,Стоял красивый домик, в нем жили рыбаки,Один любил крестьянку, второй любил княжну,

А третий — молодую охотника жену…

Я расслышал, что пели по-разному: одни: «любил княжну», а другие по-современному: «любил партейную»… Стол дружно подхватил, стаканчики звякнули.

Охотник в лес собрался за белками идти,С цыганкой повстречался, умела ворожить,Раскинула все карты, боялась говорить!Охотник сел на лошадь и к дому поскакал…И, подъезжая к дому, он видит у крыльца:Жена его в объятьях целует рыбака.Охотник снял винтовку и стрельнул в рыбака…

Пели ладно, с чувством, с переживанием. Как же: роковая любовь. Девка-гармонистка, жилистая, худая, оторвалась на миг от инструмента, залпом, не закусывая, осушила стакан и понеслась наяривать дальше. Увлеклись песней, а про меня забыли. Я тихохонько шмыгнул за дверь.

Зоя по-прежнему сидела на крыльце.

— Нашел?

— Нашел.

— Выйдет?

— Когда напоется…

— Напьется? — переиначила Зоя. Несмотря на усталость, она могла шутить.

— Там и пьют и льют, — подтвердил я, представив вновь картину, как из граненых стаканов, глиняных кружек потребляли бабы мутную, с едким угарным духом, сивуху, проливая мимо рта на одежду, на пол.

— Может, уйдем? — сказала Зоя. — Не нравится мне тут.

— У людей праздник, — возразил я. — Престольный…

— И песня не нравится: «стрельнул, стрельнул»… — Зоя отвернулась и закрыла глаза.

Наконец появилась Ольга. Насколько я смог ее разглядеть, не старая, грудастая, пухленькое лицо, светлые глаза. Прямо из кино «Свинарка и пастух», там они тоже во весь экран голосят.

Завидев Зою, театрально развела руками:

— Вас тут цельный коллектив!