Валашский дракон

В Риме очень многие жители промышляли тем, что перерывали землю в древних развалинах, затем продавая свои находки заезжим господам, желающим приобрести некую вещь на память о посещении Вечного города, – мраморные руки, головы, торсы, ажурные части колонн, черепки глиняной посуды с картинками. Если же попадалось что-то целое или почти целое, оно стоило дорого. Однако старший Гуньяди не поскупился и поступил правильно. Статуя маленького Геракла – без сомнения, это был он – заслуживала всяческих похвал…

Наконец, томительное ожидание закончилось. За дверью послышался звук приближающихся шагов, флорентийцы подобрались, приготовились кланяться, что и сделали, как только в отворившуюся дверь вошёл Его Величество, а тот, не обращая внимания на живописца с учеником, сразу же направился к портрету.

– Что ж, – сказал Матьяш, так и эдак оглядывая картину, – мой кузен изменился не слишком сильно. Или вы намеренно польстили ему?

Джулиано перевёл учителю вопрос заказчика, а затем перевёл ответные слова, как всегда не удержавшись от того, чтобы внести некоторые добавления от себя:

– Живопись есть живопись, Ваше Величество. Человек, даже когда смотрится в зеркало, может видеть разный образ – всё зависит от сиюминутного настроения. Что уж говорить о портретах! Портрет отражает настроение художника. И всё же мой учитель старается не льстить. Если он видит горбатую спину, то не станет рисовать прямую, как бы ни сочувствовал горбуну.

– Так, значит, я вижу почти полное отражение действительности, если не считать вычурного одеяния, которое вы пририсовали?

– Ваше Величество очень удачно выразили в трёх словах то, о чём мой учитель говорил так долго, – молодой флорентиец поклонился.

– Хорошо, – пробормотал король, но что именно хорошо, не уточнил.

– А ведь Ваше Величество так и не сказали, для чего предназначен портрет, – вкрадчиво проговорил ученик придворного живописца, заглядывая монарху через плечо, и тут же осёкся, потому что Матьяш повернулся и приподнял правую бровь, что выражало недоумение с оттенком неудовольствия.

Джулиано понял свою оплошность. До сих пор он лишь переводил слова учителя, а не сам говорил с королём. И тут вдруг забылся! И не просто забылся, а стал нагло требовать, чтобы Его Величество отчитывался в своих действиях и рассказывал, зачем нужен портрет.

Чтобы хоть как-то поправить положение, юный флорентиец добавил:

– Простите, Ваше Величество. Конечно, сейчас уже поздно говорить об этом. Просто мой учитель очень скромен и сам не стал бы спрашивать о дальнейшей судьбе портрета, хотя живо интересуется судьбой своего произведения, как и всякий мастер. Мы никоим образом не вмешиваемся в дела Вашего Величества, но были бы рады получить самые общие сведения. Будет ли портрет вывешен во дворце? Если да, то что будет висеть по соседству? А что станет говорить владелец картины, представляя её гостям? «Смотрите, вот портрет отъявленного злодея!» – наверное, что-то в этом роде?

Лоб короля разгладился, а на лице появилась лёгкая улыбка:

– Вовсе нет. Человек, изображенный здесь, не внушает оторопь. Это очень хорошо. Я доволен. Конечно, в галерее рядом с портретами моих родственников ему не место, но я заказал картину вовсе не затем, чтобы положить начало галерее чудовищ, хоть и слышал, подобные галереи сейчас входят в моду…

Джулиано частично перевёл учителю королевские слова – ту часть, в которой содержались похвалы, – после чего живописец низко поклонился, а ученик продолжал беседовать с королём:

– Значит, Ваше Величество не собирается никого пугать этим портретом?

– Нет, у меня совсем другая цель. Однако я не вполне уверен… – казалось, Матьяш готов разоткровенничаться.

– В чём же Ваше Величество сомневается?

– Я вижу на картине человека гордого, но готового покориться. Насколько я прав?

– Вы совершенно правы, Ваше Величество.

– Это мнение твоего учителя или твоё?

Господин придворный живописец, видя, что король вопросительно на него смотрит, забеспокоился, но Джулиано, стоявший за спиной монарха сделал знак, что всё хорошо.

– Значит, это мнение твоё, – усмехнулся Матьяш, снова повернувшись к юному флорентийцу.

– Ваше Величество, моему учителю не приходилось беседовать с узником, а мне приходилось, так что могу заверить… – юноша не успел договорить.

– Мой кузен уже оставил привычку ловить воронов, как делает это многие годы? – перебил Матьяш.

– Ммм… – замялся Джулиано. – Мы видели, как узник оставляет на окне своей темницы пищу – прикармливает ворона, которого завёт Матьяшем…

– Зовёт ворона Матьяшем? – король засмеялся. – Ах, даже так?! А вы спросили узника, для чего он хочет поймать этого ворона?

– Да, Ваше Величество, мы спросили, – кивнул юноша, – и узник признался нам, что хочет держать птицу в своей комнате. Дескать, птица тоже должна сидеть в заключении, то есть разделить с узником то наказание, которое он несёт.

– Неужели мой кузен неисправим? – Матьяш снова в задумчивости уставился на портрет.

– Если мне будет позволено сказать… – робко произнёс юный флорентиец, склоняясь в поклоне за спиной у короля.