Валашский дракон

– Что ж, видно, такая у моей Луминицы судьба, – со вздохом произнёс Исак. – Ничего не поделаешь. Забирай мою младшую, господин, и пусть она искупит свои грехи большим благодеянием.

– Тогда слушай, как сделаем дальше, – произнёс довольный Влад. – Сегодня вечером приедут мои люди, привезут то, что обещал я, и заберут то, что обещал ты. Собери свою дочь в дальний путь. Я позабочусь о том, на чём ей ехать, дам повозку и лошадей, а ты позаботься о том, чтоб у дочери были все вещи, которые могут понадобиться в дороге. И не скупись. Разве новый храм не ценится во много раз дороже?

Вечером сделка была окончательно совершена, и Влад уже не страдал от праздности, пока его войско двигалось по дорогам в Румынию. Теперь он был даже рад, что бремя государственных дел свалится ему на плечи лишь по прибытии в Тырговиште, а пока основная часть забот касалась Луминицы.

Князь сам выбрал девице крытую повозку попросторнее и велел, чтобы на дно постелили ковёр. Повозка стала почти домом на колёсах, ведь туда же поместили большой соломенный тюфяк, подушки и шерстяное одеяло, чтобы красавица могла оставаться в своём походном доме даже по ночам, которые пока ещё были по-весеннему холодными.

Не менее внимательно правитель выбирал, что девица будет есть. На походе питались дважды в день – утром и вечером – и теперь всякая трапеза сопровождалась у Влада приятным ритуалом. Ритуал состоял в том, чтобы взять с традиционно изобильного княжеского стола часть хлеба, мяса, сыра и прочего, что может понравиться девице, собственноручно положить в корзину и велеть слуге отнести, а через полчаса выспрашивать этого слугу:

– Ну? К чему она притронулась прежде всего? А было ли такое, чего она есть не стала?

После утренней трапезы войско продолжало путь, а Влад, сидя на коне, подъезжал к движущейся повозке, из которой выглядывала Луминица, и прямо из седла заводил непринуждённый разговор. Так продолжалось три дня, а затем князь напросился «в гости» и с этого времени часто бывал «в доме», болтая с «хозяюшкой». Она угощала гостя той едой, которую он сам же ей присылал, а конь, привязанный за повод «у двери», то есть к задку повозки, шёл по дороге без седока.

Девицу не смущало то, что слушателями её бесед с Владом становились и возница, и обозные слуги, которые шли рядом, а вот если гость приходил поздним вечером, когда лагерь затихал и вокруг виднелись только спины людей, лежавших возле тлеющих костров, красавице становилось не по себе. Она опускала глаза, вся съёживалась и в ответ даже на самый простой вопрос лепетала что-то малопонятное.

Наконец, Владу это надоело. В один из вечеров он пришёл без приглашения и совсем уж поздно, когда девица улеглась спать. Услышав шорох отодвигаемого полотняного задника, заменявшего в этом «доме» дверь, Луминица, одетая лишь в ночную сорочку, испуганно вскочила и хотела уже вскрикнуть, но тут увидела, что пожаловал не незнакомец, а частый гость, который для чего-то принёс с собой зажжённый масляный светильник.

Влад забрался в повозку, поплотнее прикрыл за собой «дверь», уселся на ковёр и, сняв кафтан, непринуждённо пояснил:

– Твой отец отдал мне тебя больше недели назад, а я даже без платка тебя не видел. Позволь, хоть посмотрю… Вот, значит, как ты выглядишь…

Девица продолжала сидеть в кровати, косясь на князя, а тот сидел рядом с ней на ковре и при свете светильника рассматривал её косу, спускавшуюся до середины спины и перевязанную красной шёлковой лентой.

Через некоторое время Влад медленно протянул руку, тем самым заставив Луминицу обеспокоено спросить:

– Что?

– Хочу развязать эту ленту, – ответил князь. – У тебя, должно быть, красивые волосы.

Девица схватилась за косу и перекинула её вперёд:

– Я сама развяжу.

Влад лишь пожал плечами, а Луминица сделала то, что обещала, и теперь комкала ленту в кулаке.

– Распусти волосы, – попросил румынский государь и снова протянул руку, чтобы помочь расплести косу, но девица скривилась, начала отстраняться.

– Что ты? – удивился Влад. – Опять сама? Ну, ладно.

Старостова дочь нехотя распустила косу, расправила волосы так, чтобы они лежали и на плечах, и на спине, после чего несколько минут сидела неподвижно. Влад выжидающе смотрел и, наконец, произнёс, старясь, чтобы это прозвучало мягко:

– Что ты всё сидишь? Приляг.

Луминица положила голову обратно на подушки, но выражение лица у старостовой дочери было таким, как будто её хоронят заживо и как раз сейчас повелели лечь в гроб.

Влад пересел поближе, положил ладонь туда, где ткань девичьей сорочки, присборенная на плече, начинала плавно расправляться, провёл рукой вниз, но ему показалось, что под его ладонью не живое тело, а бревно, обёрнутое в ткань. Луминица вся как-то вытянулась, тем самым даже внешне уподобившись бревну. Лицо её оставалось отрешённым, как у покойницы, а из уголков глаз время от времени вытекали слёзы и, оставляя чуть поблёскивающие бороздки на щеках, терялись где-то среди распущенных прядей, обрамлявших лицо, совсем бледное.

– Да что ты, в самом деле! – укоризненно произнёс Влад. – Чего ты так боишься?