Валашский дракон

Джулиано, по-прежнему чувствуя возмущение, а не страх, сделал несколько шагов вперёд и нарочно встал так, чтобы видеть ослепительное голубое небо лишь краешком глаза и получить возможность лучше разглядеть собеседника. Флорентиец заметил две поперечные морщины на лбу, чёрные брови и прищуренные глаза. Увидел усы, кончики которых заворачивались вверх, чуть выпяченную нижнюю губу и, наконец, хорошо очерченные скулы. Его Светлость выглядел лет на пятьдесят или чуть меньше – возраст довольно преклонный. В черноте усов, как и в волосах, проглядывала седина. Под глазами наметились мешки. Лицо казалось осунувшимся и пожелтевшим.

Теперь стало возможным разглядеть и одежду узника – простой коричневый кафтан из шерстяной ткани, перетянутый кожаным ремнём с железной пряжкой. Этого следовало ожидать. С чего бы королю Матьяшу тратить деньги, чтобы одевать злодея и изменника в парчу и золото! Однако небогатый кафтан стал в глазах Джулиано той деталью, благодаря которой морщины на лице Дракулы и седина в волосах сложились в новую картину. Существенным вкладом в получившийся образ стала и согбенная спина, на которую флорентиец обратил внимание ещё давно – сразу, как разглядел тёмную фигуру на фоне витража.

«Ха! – подумал ученик придворного живописца. – А ведь спина-то говорит сама за себя! Где гордая осанка, присущая сильным мира сего? Её нет! Уже нет! Пускай этот человек и показывает спесь, но он уже не тот Дракула, каким был, когда сидел на троне!»

Теперь, когда яркий свет не слепил глаза, Джулиано смог разглядеть и тот вид, который открывался из окна. Это была великолепная панорама Дуная и окрестных гор – серебряная река в окружении лесистых вершин, чуть подёрнутых зелёной дымкой весенней листвы, а за ними виднелись лазурные дали и бескрайнее голубое небо. Должно быть, созерцание вида сделалось любимым занятием узника, но толстые прутья решётки, установленной с внешней стороны окна, несомненно, портили впечатление.

«Вот что я изобразил бы на портрете, если б рисовать поручили мне, а не учителю, – продолжал мысленно злорадствовать флорентиец. – Престарелый злодей, одетый в простую одежду, грустно сидит возле окна и смотрит на мир сквозь решётку».

Однако Дракула совсем не выглядел грустным. Он криво улыбнулся и спросил:

– Ну, что? Вблизи я не так страшен, как издали? Почему ты молчишь, юнец?

– Ваша Светлость, я… – пробормотал Джулиано, поняв, что никогда не осмелится высказать узнику даже часть того, о чём успел сейчас подумать.

– Итак, тебя прислал Матьяш?

– Да, Ваша Светлость, – юноша запнулся. – То есть не меня, а моего учителя.

– Учителя? И чему же твой учитель тебя учит?

– Живописи, Ваша Светлость.

– Выходит, мой кузен Матьяш прислал ко мне живописца?

– Да, Ваша Светлость.

– Занятно, – узник нахмурился. – Моему кузену захотелось получить мой портрет. А зачем? Если Матьяш забыл моё лицо, так пусть сам приедет и посмотрит! – последние слова во фразе прозвучали очень громко. Это был почти крик.

Молодой флорентиец не знал, что ответить. Он оглянулся на коменданта в поисках подсказки и увидел, что тот остался невозмутимым, и лишь в глазах светятся весёлые искорки. Наверное, тюремщика всё происходящее очень забавляло.

Весёлость коменданта заметил и Дракула, после чего сразу успокоился и непринуждённо произнёс.

– Я забыл спросить, как здоровье моего кузена.

– Его Величество здоров, – ответил Джулиано.

– И он всё так же любит сливы, как это было двенадцать лет назад?

* * *

Долго сидя взаперти, Влад сделался очень чутким к некоторым звукам. Например, шаги за дверью он мог услышать всегда, а временами ему даже удавалось определить, сколько пришло людей.

Слух не подвёл и в тот солнечный апрельский день, когда Дунай, видимый из окна, казался особенно красивым. Влад любил смотреть на дунайские воды, думая о том, что сейчас они текут среди венгерских берегов, но через некоторое время достигнут места, где левый берег станет румынским. «Узнать бы, как выглядит теперь этот берег!» – думал заключённый государь.

Сидя у окна, Влад, по обыкновению, пытался представить себе родные края, как вдруг ясно различил тяжёлые шаги коменданта. Этот шаг трудно было спутать с чьим-то другим, однако после полудня комендант обычно не приходил. Наверняка, случилось что-то необычное. «Неужели, есть вести от Матьяша? – встрепенулся Влад. – Может, даже хорошие?»

Как всегда бывало, тугая задвижка на двери взвизгнула, заскрежетал ключ в замочной скважине, и дверь с лёгким скрипом отворилась.

– Добрый день, Ваша Светлость, – произнёс комендант, вваливаясь в комнату и на ходу отвешивая небрежный поклон.

За много лет Влад слишком хорошо изучил поведение своего тюремщика, поэтому тут же понял, что освобождения не будет. Узник надеялся на что-то, когда дверь только открылась, но небрежный поклон коменданта не предвещал желанных новостей. Не предвещало их и поведение латников, стоявших по ту сторону двери с усталым видом – не так выглядят люди, которые вот-вот избавятся от опостылевшей им обязанности нести охрану в башне.