Валентайн

Он дома на трехдневной побывке, и в первый раз они сошлись на заднем сиденье машины её отца. Сидят лицом друг к другу, испачканные кровью, улыбаются, и больно черт знает как. Это было ужасно, говорит Корина. Поттер смеется и обещает, что в следующий раз будет лучше. Целует её в веснушчатое плечо и запел: «Как мне радостно думать о большой пестрой птице… и знать, что записан в её священной книге»[21].

* * *

Корине десять лет, сидит в первом ряду на похоронах бабушки. Отец так плачет, что не может сказать надгробное слово, и вместо него говорит священник. Только тут она осознает весь ужас их потери.

Ей одиннадцать, и впервые она присутствует при рождении теленка: шаткие ножки, жалобный плач – и она думает, с какой радостью наблюдала бы это бабушка.

Ей двенадцать, папа приходит с буровой без двух пальцев и с бутылкой самогона. Не плачь, малышка, говорит он ей. Да они мне не нужны, эти два пальца. Вот если бы без этих двух – он показывает другую руку и шевелит пальцами – и оба закатываются смехом. Но она помнит, что сказала бабушка, когда они впервые увидели нефтяную вышку. Помоги нам всем, Господи.

Ей двадцать восемь лет, звонит бригадир и говорит, что был взрыв на стэнтонской скважине. Она едет в больницу со спящей рядом Алисой, думая, что Поттер уже мертв, и не представляя себе, как сможет дальше жить без него. Но вот он – сидит в постели с дурацкой ухмылкой на лице. Лицо и шея в уродливых ожогах. Милая, говорит он, я свалился с платформы перед самым взрывом. И улыбка гаснет. Не всем так повезло.

Октябрь 1929 года, отец Корины приехал домой, обедает. Человек, не терпящий пустых разговоров – «трепотни», – сегодня говорит без умолку, не успевает даже прожевать сэндвич. Выброс на скважине Пенна такой сильный, что куски буровой колонны, земля и камни взлетели на пятьдесят футов. Взорвалось в девять часов утра, и нефть до сих пор вытекает. Не представляю, сколько баррелей вылилось в пустыню. Буровой мастер не знает, когда удастся запечатать скважину. Это исторический день для нас, говорит Престидж Корине и её бабушке Виоле Тиллмен. Одесса станет знаменитой.

Корина и Виола уже берут свои шляпы и перчатки, но Престидж качает головой и отправляет в рот последний кусок сэндвича с яичницей. Нефтяная скважина не место для девочек и – он смотрит на Виолу – пожилых дам. Оставайтесь дома. Я серьезно говорю.

Корина рослая для своих лет, но все-таки должна сесть на краешек сиденья в отцовском «Форде-Т», чтобы достать ногой до педали стартера. Кренясь и подскакивая на сиденьях, девочка и старуха едут по плато Ллано-Эстакадо; герефорды Престиджа смотрят на них и жуют, жуют. Еще за милю до скважины Пенна небо становится черным, и земля под машиной начинает дрожать. Воздух мусорный, им приходится закрывать рот носовым платком. Помоги нам всем, Господи, говорит Виола.

Нефть падает с неба, разливается по земле, покрывая всё вокруг – полынь, голубую грамову траву, любимую Виолы, бородач и бизонову траву, достающую Корине почти до пояса. Семья луговых собачек стоит поодаль от расширяющейся ямы, они перелаиваются, подняв морды. Маленькая самка подбегает к яме и заглядывает в неё, а Корина представляет себе, что на пять миль вокруг в каждой норке сидят испуганные существа и так и не успеют понять, что на них свалилось. А полсотни мужчин и парней вокруг вышки не смотрят ни на траву, ни на зверьков, ни на землю. Они смотрят на небо, как зачарованные. Она всё живое убьет, говорит Виола.

Корина хмурится, нюхает воздух, а бабушка привалилась к двери. Лицо у Виолы побледнело, глаза мутные. Кашляет, прикрывает ладонью рот и нос. Запах этот, говорит она. Как будто все коровы в западном Техасе пёрднули разом. А наши деревья, кричит Виола, увидев, что купа молодых пеканов оказалась на пути у нефтяной реки. Что с ними будет?

Зато теперь западный Техас станет знаменитым, отвечает Корина, и папа говорит, что здешняя земля все равно ломаного гроша не стоит. Виола Тиллмен смотрит на внучку так, как будто видит её впервые в жизни. На Ллано-Эстакадо, может, и нет ничего хорошего, кроме звезд, простора и тишины, зимних певчих птиц да острого запаха кедровой сосны после дождика, но она его любит. Старуха и девочка ездили на лошадях по сухим руслам и зарослям креозотового кустарника, потом сидели тихо, наблюдая, как семья пекари кормится среди опунций. Они вдвоем нашли и окрестили самое большое дерево на ранчо: Скачущий Призрак – за косматую кору, похожую на енотовую шубу Реда Грэнджа[22]

. Сейчас лицо у Виолы – цвета золы, и руки у неё трясутся. Отвези меня домой, говорит она.

Хорошо, бабушка.

Можешь отвезти меня обратно в Джорджию?

Через три месяца Виола умрет, и к тому времени её внучка так насмотрится на нефтяной бум, что будет всех их ненавидеть до самой смерти.