Валентин Серов

Он много работал, но все же долго выдержать глухую чугуевскую тишину не смог. Горячему и общительному Репину нужна была среда, «ужен был обмен мнениями, нужна была богатая впечатлениями жизнь. Все это он мог найти только в большом городе. Потому и поехал в Москву. Его не тянул к себе холодный и официальный Петербург. Правда, в Петербурге был Стасов, давний друг и приятель, толкач и вдохновитель, но последнее время между Репиным и Стасовым пробежала черная кошка. Уж очень грубо раскритиковал Владимир Васильевич картину «Садко», которую привез Репин из Парижа. Пока не уляжется горечь, видеть Стасова не хотелось.

Из Чугуева в Москву Илья Ефимович привез замечательные портреты — «Протодьякона», «Мужичка из робких», «Мужика с дурным глазом», множество этюдов, эскизов, небольших пейзажей. Третьяков частенько заезжал к нему в мастерскую, приглядывался к картинам. Художник круто шел вверх.

Едва Ретин появился в Москве, вокруг него стала разрастаться целая художническая колония. В Хамовниках, поблизости, поселился веселый коренастый сибиряк, потомок лихих завоевателей Сибири, художник необъятного таланта — Василий Иванович Суриков. Следом за ним приехал вернувшийся с полей русско-турецкой войны, куда попал прямо из Парижа, Василий Дмитриевич Поленов. Последним появился там высоченный белокурый северянин, увлекающийся русскими былинами и народными сказками, — Виктор Михайлович Васнецов.

Не часто такие большие таланты льнут друг к другу, для этого нужно очень ценить товарищей, очень доверять им. В этой группе художников было и то и другое. Никто не скрывал своих замыслов, никто не боялся, что кто-нибудь перехватит тему. Был откровенен даже осторожный Суриков. Все были так самобытны, так богаты своими темами и замыслами, что не могли бы прельститься чужими. Трое — Суриков, Васнецов, Поленов — издавна были заражены интересом к русской истории, в Москву ехали в надежде найти материалы, вволю покопаться в архивах, поглядеть памятники старины, разыскать знающих людей. Только четвертый, Репин, обрел этот интерес неожиданно для себя, плененный близостью Кремля, старинных московских церквей, Оружейной палаты, кирпичных стен Новодевичьего монастыря.

Художники бродили по Москве, делали зарисовки, этюды, выезжали в Подмосковье. У Сурикова все четче вырисовывалась идея, воплотившаяся несколько позже в его знаменитой картине «Утро стрелецкой казни». Эта же эпоха завладела вниманием Репина. Новодевичий монастырь, где томилась виновница стрелецкого бунта царевна Софья, казался ему неотделимым ог образа властолюбивой сестры юного Петра I. Васнецов тоже затевал большую картину и пропадал в Оружейной палате. Один Поленов удивил всех. Блуждания по Москве не только не помогли его поискам исторического сюжета, но, наоборот, резко повернули его к современности. Он увлекся простой, скромной поэзией московских двориков, заросших травой, застроенных деревянными неказистыми домиками, бревенчатыми сараюшками; запущенными садиками.

Репин сделал первый шаг к примирению со Стасовым — рассказал ему о своем интересе к бурной эпохе правления царевны Софьи, к ее образу, к причинам ее падения. Стасов решительно отверг репинскую тягу к историческому сюжету. Признал это не его делом. Категорически. Илья Ефимович понял, что нечего было рассчитывать на его помощь. К счастью, здесь в Москве завязались знакомства с историками, перешедшие в дружескую близость с Иваном Егоровичем Забелиным и Сергеем Михайловичем Соловьевым. Беседы с ними открывали неведомые страницы русской истории. Все яснее вырисовывался перед художником сильный, почти шекспировский образ правительницы Софьи, старшей сестры юных царей Иоанна и Петра. Перед «им маячил образ женщины честолюбивой и властолюбивой, поставившей на карту все: страну, власть, славу, любовь, свободу — и все проигравшей. Царевну он представлял себе уже в заточении в келье Новодевичьего монастыря, в те страшные дни, когда пытают всю ее прислугу, когда ведут на казнь ее опору — стрельцов.

Как написать целую главу истории? Как выразить трагедию женщины и правительницы самыми лаконичными средствами? Как передать все, что пережила она, поворотом фигуры, выражением лица, движением рук? Репин искал натуру, то упрашивал позировать соседку-портниху, то сестру композитора Бларамберга, то разыскивал натурщиц на стороне, но все это было не то. Нет, не такая была Софья! Репин томился, не находя ни в одном женском лице воплощения тех черт, которые он чувствовал в опальной царевне.