Валерий Брюсов. Будь мрамором

Коммиссаржевская получила его уже в дороге. Во время гастролей она не раз писала Брюсову: «Милый, милый, здесь (в Варшаве. — В. М.) почти весна. Здесь много солнца, много неба, цветов, радостных, красивых лиц, здесь особенно любят меня и совсем восторженно встречают меня — бедную Беатрису» (роль Беатрисы в пьесе Метерлинка «Сестра Беатриса» считалась одной из лучших в репертуаре Комиссаржевской); «Хочется послать какие-нибудь слова через океан. Через этот совсем огромный, беспокойно-спокойный океан. Какой-то нежеланный в своей бесконечности. Пусть идут слова без слов».

Американские гастроли Комиссаржевской оказались неудачными. Дополнительным ударом для нее стало решение Брюсова напечатать перевод до премьеры, причем он не только не заявил в Союзе драматических писателей, что право первой постановки принадлежит театру Комиссаржевской, но и отдал его в московский Малый театр. Со стороны Валерия Яковлевича это было не только не по-дружески, но просто неприлично.

«Неужели это правда? Неужели Вы это сделали? — негодовала и недоумевала „Беатриса“. — Вы перевели для меня „Франческу“, театр в лице режиссера, художника и меня затрачивал радостно все силы, работая над ней, и вдруг Вы лишаете возможности театр показать эту работу Москве. Ведь по правилам казенных театрoв, принятый ими перевод не разрешается другому театру в том же городе. Я не могу посягать на Ваше желание отдать перевод Малому театру, как бы ни был тяжел ущерб, наносимый этим материально моему театру. Но неужели, отдавая „Франческу“, Вы не сказали, что перевод в Петербурге принадлежит моему театру и что я буду играть его в Москве? Я еду в Москву на один месяц и везу только две новые пьесы, одна из которых „Франческа“. Не играть ее в Москве я уже не могу, во-первых, ввиду потраченного на нее труда режиссера и художника, а, во-вторых, у меня нет другой пьесы, а если бы и была — приготовить ее нет времени, нет ни духовной, ни физической, ни моральной возможностей. Мне в голову не могло прийти что-либо подобное. Это такой неожиданный удар и именно теперь, когда для театра этот месяц в Москве более чем важен в материальном отношении. Когда я думаю о всей борьбе, о всех, минутами кажется, непреодолимых трудностях, через которые я несу свой театр, когда я вижу себя в эту минуту, когда мои руки с этой ношей протягивались к Вам, мне кажется смешным даже предположение о том, что Ваша рука хотя бы невольно, хотя бы на миг сделает эту ношу нежеланно тяжелой. Я жду ответа, мне он нужен как можно скорей».

«Стремясь к гарантированному успеху — успеха и только успеха ждал он от императорской сцены, — он (Брюсов. — В. М.

) примерял пьесу д‘Аннунцио к академическим, заслуженным, выродившимся в консервативные традициям Малого театра, против которых пытался бороться Ленский. „Вот, рассуждал я, пьеса по-оперному красивая, не очень глубокая, но очень пышная и романтическая — совсем для Малого театра“, — писал Брюсов Н. Е. Эфросу (9 октября 1908 года. — В. М.), оправдывая свой союз с образцовой казенной сценой»^{31}

. Премьера постановки Александра Ленского с Верой Пашенной в главной роли 1 сентября 1908 года закончилась провалом. «Неприятное впечатление унылой, серой скуки» признали даже дружественные критики^{32}, поэтому пьесу сняли после пяти представлений. «Правду сказать, я этого не ждал, — писал Брюсов 13/26 сентября Иванову из Франции, получив известия о провале. — Пьеса не хитрая, драма полуоперная, совсем под силу казенному театру. Но видно наша образцовая сцена одряхлела совершенно, и никакие Ленские ее не спасут от погибели»^{33}

. Скоропостижную кончину Ленского 13 октября 1908 года молва связывала именно с провалом «Франчески».

«Воздушную и красивую» постановку «Франчески» театром Комиссаржевской (режиссер Николай Евреинов), впервые показанную во время московских гастролей 4 сентября того же года в театре «Эрмитаж», напротив, ждал успех. Веру Федоровну в Москве любили, хотя этот спектакль дал скромные сборы. Общее мнение выразил критик «Голоса Москвы»: «О возможности победы г-жи Пашенной над г-жой Комиссаржевской, если и могла быть речь, то только в конторе Малого театра, между чиновниками, приставленными к театру на гибель русского искусства». Показали в Первопрестольной и «Пеллеаса и Мелизанду» в постановке Федора Комиссаржевского, которую поругали за рецидивы «мейерхольдии»^{34}. Вышедший в том же месяце в «Пантеоне» перевод пьесы вызвал единственный отклик в печати^{35}.