В течение месяца никто не вспоминал о договоренностях. Разъезжая по городам, отдыхали в поездах. Порой выходные затягивались на день-другой. Но так как в Белогорске отменились последние концерты, Ободзинский с группой сорвался в Красноярск на несколько дней раньше. Оформились официально от филармонии. Расписались в ведомостях. Однако из-за раннего приезда певца, Берзак не успел даже напечатать билеты. В еще большее уныние привела черно-белая афишка, свидетельствующая, что вечером в зале Красноярской филармонии пройдет выступление Валерия Ободзинского.
Валера злился. Время шло, а он за месяц и тысячи не собрал! Но больше брала досада, что не сумел договориться, как надо. Из аэропорта не встретили. Афишу толковую не сделали. Номер простенький, совсем не такой, как обычно делал для него Дорн. Значит, так здесь оценивают Ободзинского? Конечно, он не соберет аншлаг просто-напросто потому, что никто и не узнает о приезде артиста!
Поймав Алова в коридоре гостиницы, тихо, но с напором набросился на него:
– Боря! Я тебя зачем взял? Быстро иди и договорись, чтоб завтра была реклама! И о нормальном номере для меня! А если придет два с половиной человека? Я что, за пряники работать буду? Половина билетов пропадет почем зря! Или на заборах напишем о моем выступлении?
На набережную Енисея приехал с опозданием: снова пришлось ждать нерасторопных музыкантов. Выскочив из машины, впопыхах взлетел наверх в здание Красноярской краевой филармонии, переоделся и помчался в зал. Денег так не заработать. Леонидову надо звонить. Услышав, как конферансье Марик Трубецкой объявляет его выход, быстрым шагом пошел на сцену. Аплодисменты. Крики. Множество ароматов, от которых закружилась голова и показалось, что нечем дышать. Свет прожекторов ослепил. Валера устремился к зрителям и обмер. Фантастика. Маленькая черно-белая афиша собрала аншлаг. Он присел на колонку, блуждающим взором окидывая зал. Так вот что такое популярность!..
В этот же вечер Валеру устроили в хорошем номере, а на следующий день спозаранку пожаловал Пал Тимофеевич:
– Это невообразимо! Валера! Чтоб в одном зале артист мог собрать аншлаг, да на всю неделю!
– Вы о чем?
– Все билеты проданы, понимаешь? А люди еще просят…, – озадаченно потер руками директор.
Это намек? Валера пригляделся к Павлу Тимофеевичу. Тот смотрел странно, словно что-то недоговаривал. Ободзинский распрямился на диване и, скрестив пальцы в замок, протянул:
– Пал Тимофеевич… Мы… добавим дневной концерт? Три концерта в день… Ведь можем это сделать?
Берзак прошелся по номеру. Выглянул в окно, что-то разглядывая. Повернувшись к Валере, попросил воды и замотал головой:
– Я вчера думал, что конец. Не соберем народ.
Затем притих. Задумался. Валера озвучил потаенное:
– И не показывать аншлаг в ведомостях…
– Только пятьдесят процентов? – тихо высказался Берзак.
Сердце забилось чаще. Ободзинский обойдет жадность власть имеющих и возьмет свое.
В местной типографии допечатали билеты на дневные концерты. Каждый день певец получал двойную ставку. Наконец-то догнал народных. Обскакал количеством выступлений.
В один из вечеров, когда Ободзинский сидел в номере с Гольдбергом, притащился выпивший Алов. Пришел с коньяком и протянул получку. Валера открыл чемодан и добавил к уже лежавшим банкнотам новенькие. Шуршание денег согревало. Утверждало его состоятельность.
– Ты не живешь полноценно, Ободзинский, – громкий голос Алова заставил вздрогнуть. – Деньжата в газетку заворачиваешь и так же точно поступаешь со своей жизнью. А жить надо сегодня. Сейчас. Пить, гулять, любить женщин!
Стоя возле низкого квадратного стола, Борис раскинул руки. Белый зимний свет из окна освещал его насмешливое лицо. Разлив коньяк по трем бокалам, один протянул Ободзинскому.
– Боря, что ты делаешь! – вскочил Гольдберг с места. – Ты себя-то видел? Живет он сегодня.
Валера отодвинул гитариста. Ухмыльнувшись, принял бокал и, развязной походкой пройдясь по номеру, облокотился на спинку стула:
– Твоя выпивка – чушь! Сейчас на заборе напиши – поет Валерий Ободзинский, и будет аншлаг. А знаешь, что значит популярность? Это кайф, за который еще и день-ги платят.
– Зачем тебе деньги? – Борис оживился. Его взгляд блеснул, словно вызывал на дуэль. К губам прилипла сладкая улыбка. – Ротшильдом хочешь стать?
– А кто ты без денег? И кто станет соревноваться с Ротшильдом? – принял вызов Ободзинский. – Деньги – первый признак мужской состоятельности. Когда ты Ротшильд, ты всегда победитель. Ты на коне. Окружающим все равно, насколько ты умен, талантлив, образован, сколько книг прочитал. Тебя боготворят женщины. Ты любим, даже если ты жалкая посредственность.
– А я тут отчетливо понял, – неожиданно вклинился гитарист, – что роди мне сейчас Белла, оставлю популярности, деньги. Соберусь и уеду домой. Тихая гавань, где нас ждут и мы можем остановиться – вот, что ценно. Это единственное в жизни и приносит настоящую радость.
– Одной любовью не накормишь и не напоишь. Семью еще и обеспечить надо. А за труд получать соизмеримую плату. Чтобы построить эту самую гавань.