Валерий Воронин - преждевременная звезда

При желании — особенно, когда смотришь из сегодняшнего дня, когда копирование, подражание, рабская зависимость от мнения Европы и Америки доходит иногда до абсурда — можно и по нашу сторону железного занавеса рассмотреть проблески явлений, в известной мере прогрессивных. Футболисты и тренеры проявляли себя с большой самостоятельностью.

Но культ суперклубов — к ним, кроме московских Динамо» и ЦДКА, с некоторой натяжкой можно было отнести также «Спартак» начала пятидесятых и тбилисское «Динамо» — превращался незаметно (а в решающий момент и весьма заметно) в культ выдающихся игроков, вступавших в опасный возраст.

Когда в канун олимпийского турнира, первого для отечественных футболистов, если не считать печального опыта в еще царской России, сборная страны (под флагом Москвы или армейского клуба) провела несколько товарищеских встреч с венграми, поляками, румынами — и выглядела уж никак не хуже европейцев во всех отношениях. Но затем сказалась ударная (по-советски) подготовка к Играм, когда идеологи давили на тренеров, запугивая и понукая, а те — великие, напомню, тренеры — в свою очередь, загоняли на тренировках игроков, забывая про их паспортные данные…

Провал на Олимпиаде, конечно, оказался сильнейшим, приведшим в шок буквально всех нас ударом. И если бы не одряхление вождя и скорая смерть его, обрушенные на головы специалистов кары могли бы и затормозить футбол советский в своем развитии, хотя в приказном омоложении резон был — поскольку и в резерве ждало своего часа немало талантов. И выдвижение молодых совпало с необъявленной оттепелью. Лишь расформированный клуб армии так и не сумел подняться до прежнего уровня — разрушена оказалась продуманная Борисом Аркадьевым система подготовки: одного призыва одаренных игроков на военную службу оказалось недостаточным, утрачен был секрет селекции. Зато довоенных высот — к радости своих верных болельщиков, исчислявшихся чуть ли не половиной страны, — достиг «Спартак». В случае со «Спартаком» футбольная наследственность торжествовала — торжествовали традиции: из ссылки вернулись в Москву братья Старостины, Николай Петрович стал начальником команды.

Андрей Старостин категорически не соглашался со стрельцовской оценкой, напоминая про великолепные физические данные Воронина — дар природы.

Но и «Динамо» достаточно было возвращения из Тбилиси Михаила Якушина, чтобы смена поколений произошла совершенно безболезненно. «Динамо» оставалось «Динамо» — и московское, как сказали бы теперь, дерби продолжилось. Однако базовой командой ближе к следующим Олимпийским играм стал «Спартак». Динамовское представительство оказалось много скромнее. Что отчасти компенсировало пребывание на главной роли Льва Яшина.

Герой нашей книги, хотя и болел с детства за «Динамо», попал, однако, в пятьдесят шестом — олимпийском — году в «Торпедо». И естественен сейчас вопрос: а несли ли новые времена перемены для торпедовцев, не могли юный футболист сожалеть, что не обратил на себя внимание динамовских тренеров?

Скачок, совершенный клубом московского автозавода, со всеми основаниями можно назвать самым большим из сделанных тогда московскими командами. Только совершенно очевидным это сделалось на рубеже шестидесятых. И в историю отечественного футбола Валерий Воронин входит именно в качестве — в самом высоком, напомню, качестве игрока, чей талант стал залогом превращения «Торпедо» в еще один столичный суперклуб.

…Воронин вошел в большой футбол на волне успеха, который непосредственно коснулся того «Торпедо», в чьем дубле проявил он себя, откуда делегировали Валерия в юношескую сборную, выступившую, впрочем, в международном турнире под флагом «Торпедо», чтобы не слишком рисковать спортивным престижем страны. Вот эта боязнь — из прежних времен. А сам факт участия юношей в международном соревновании — примета наступившей оттепели.

Можно ли сказать, что футбольная карьера Валерия Воронина целиком пришлась на либеральные времена? Можно, при условии, что будет сказано и про обманчивость социалистического либерализма.

Жертвой неприжившегося, неукоренившегося либерализма можно бы, в первую очередь, посчитать Эдуарда Стрельцова. Пожалуй, из сборной образца еще сталинского пятьдесят второго года никого бы и не отпустили на примерку костюмов без надзора. Как не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из динамовцев, собиравшихся в Англию, попал с тренировочного сбора на гулянку с участием непроверенных дам и собутыльников.

И все-таки Воронин, вкусивший прелести более раскованного — по тогдашним, само собой, меркам — пребывания за рубежом, почувствовавший в кармане призывное жжение валютных купюр, жертва оттепели в большей степени, чем Эдик. Случайно ли карьера его оборвалась в шестьдесят восьмом году, когда страна после событий в Чехословакии намекнула недвусмысленно и своим гражданам, что послаблений больше не будет…

— 5—