Валютчики

Пока я так размышлял, не забывая крутиться на баксах, парней сменили другие, лет по двадцать пять. Поджарые, спортивного телосложения, в адидасовских костюмах, с обритой наголо башкой. За время перестройки их развелось как собак нерезаных. Нарождающееся новое государство занималось тем, что едва успевало сажать бандитов за колючую проволоку. Пошел дождь. Сначала мелкий, потом покрупнее, посильнее. Захотелось, чтобы Татьяна встретила возле ступенек в подъезд, или заехала бы за мной. Показалось, она парит возле ларька на той стороне путей. Едва не сорвался сквозь завесу холодных струй. Образ растворился. Появилось чувство обиды. Я к ней всей душой, она обо мне вспоминает, когда о чем-то хочу спросить. Стемнело. Часы на колокольне высветили около шести вечера. Зайдя в магазин, я переложил пачки денег в барсетке по разным отделам. Зародилась мысль, что надо бы пятьсот долларов спрятать во внутренний карман рубашки. Кулечек с изделиями засунуть в носок, а несколько упаковок рублей переместить под ремень на брюках. Случится оказия, пусть думают, что по прежнему кручусь на мелочевке, которую как наживку оставить в барсетке. Ах, как прекрасно русское слово «авось». И еще: «ничего»! Ни в одном языке мира днем с огнем не отыщешь. «Как дела, дорогой?», «Ничего». Карета с господином перевернулась, кучер тут как тут: «Ничего, барин. Авось обойдется».

Я не стал делать ничего, надеясь на русское авось…

Натянул поглубже фуражку, поднял воротник курточки. Забрал у Ритульки сумку с книгами, сбоку в нее запихнул барсетку, чтобы правая рука оставалась свободной. Сегодня поторговать произведениями не пришлось. От дверей магазина ко входу в рынок отчалили два отморозка, торчавшие возле табачного ларька. Я направился через старую часть города до центральной городской больницы. Проходя мимо здания междугородного телефона, заметил идущих следом двух парней и одного возле переговорного пункта. Косыми струями дождь хлестал в лицо. Нащупав шило, прибавил шагу, чтобы выскочить на главную улицу. До поворота на Ворошиловский проспект чувствовал себя нормально. Из-за дождя людей навстречу попадалось мало. Две женщины чуть не вписались в меня, ничего не видя из-за выставленных зонтов. Вспомнилось, как вначале работы в мою сторону качнулся пьяный увалень из местных алкашей. Едва успел подхватить, иначе влип бы мордой в железный цилиндр, из которого даже сегодня пытались торговать баночками с пепси-колой. На углу РИНХа, перед спуском в переход, торчал знакомый отморозок. Ведут, скоты. Погода подходящая. Подумал, что не следует ехать сразу на Военвед, а надо сойти на площади Ленина, например, заскочить в магазин, или забежать к знакомым по старому месту проживания. Завтра, глядишь, снова улыбнется солнце. Помирюсь с Татьяной и она приедет ко мне. Можно будет передать ей часть денег и послать домой, самому покрутиться до первых звезд. Они стали высыпать рано.

Свернув на Ворошиловский проспект, я перекинул сумку в правую руку. Материя с газетами сверху намокли, тащить книги в дождливый день мог человек, у которого не все дома. Но кто знал, природа меняет погоду на юге как южанин женщин. Последние, кстати, не стесняются тоже. Я пересек трамвайные пути на улице Горького. Пригнув голову, оглянулся. Никого. За Красноармейской, за Домом профсоюзов, пришлось снова поменять руки. В мозгу пронеслась мысль, что отморозки будут ждать на остановке напротив ЦГБ. Надвинув фуражку, сбавил скорость. Зачем решил пойти пешком. Дождь, словно нарочно, косыми струями бил под козырек, стегал по щекам, по носу, заставляя сжимать губы. По груди расползалось чувство обиды, что по своей дури превратился в полубомжа, которому решат и дверь не открыть. Хрен бы с ним, первым этажом, с отсыревшими стенами, прогнившими полами. Слизняками под ногами, на плинтусах. Пришло бы время, подвернулась недорогая квартира и — кум королю, сват министру. Сейчас ехал бы спокойно к себе, готовый ко всему. Вдобавок, сосед предупрежден. Теперь приходится тащиться к чужим, недоверчивым людям, хохлам из хутора на краю донской степи. Сельским жителям, зажатым в чувствах городским укладом, и самим чужеродным в городе.