Через несколько минут подсуетился милицейский «бобик». Проскочив пару кварталов в поисках разбойников, ни с чем мы вернулись. К Татьяне я приехал поздно ночью, перебинтованный, словно вернулся с передовых позиций. Под взглядом тещи прошел в спальню. Утром, когда любовница ушла, поднялась температура. Только на третий день протащился на кухню, поставил чайник на конфорку. Затем оделся, забрал газеты с объявлениями:
— Уходишь? — выросла за спиной теща.
— Надо искать жилье. Не все же время болтаться у вас.
— Оставил бы ключ. Зачем он тебе.
Любовница дала запасной, чтобы не торчал в ожидании домашних. Сын убегал и прибегал, теща гуляла в парке, или засиживалась в гостях. Наказала матери здорово не наседать.
— Почему я должен оставлять ключ вам?
— Зачем он тебе? — теща окинула злыми глазами. — Я дома, Таня приезжает рано.
— Вы решили выгнать меня? — оторопел я. — Таня сама предложила переждать, пока не подыщу размен.
— Ну…с Таней и разговаривай. А ключ отдай, потеряешь.
— Отдам тому, у кого взял, — не глядя, процедил я.
Вечером рассказал Татьяне о стычке.
— Что вы друг на друга валите. Мать звонила старшей сестре, чтобы та забрала ее к себе, — рассердилась любовница. — Она старая, постоянно дома. Страшного ничего не вижу.
— Мне уходить? — спросил я. — Тарелку борща она не подает, хлеб отодвигает в сторону. Прийти смогу лишь тогда, когда кто-то дома.
— А ты что, много приносишь? — уставилась любовница.
— Нет, но усердствовал, — опешил я от неожиданного поворота.
— Одну курицу?
Я вознамерился было напомнить про море, золотые перстеньки с серебряными ложками. Про платья, колготки. Подключенную стиральную машину, починенную сантехнику… Да пошло оно. Опустила до своего уровня.
— Можно воспользоваться телефоном?
— Надумал пожаловаться на тяжелую жизнь? — усмехнулась Татьяна.
— Желаю спросить, кто из друзей примет.
— Кому ты нужен. Обосрался кругом, а строит крутого.
— Я поверил тебе.
— Звони. И волен уходить на четыре стороны.
Все оставил бабам. Обувал, одевал, кормил. Пахал, возил. И бил. За то, что тащил воз один. Сам кобелем обнюхивал всех подряд, им взгляда не прощал. Может, потому и обнюхивал, что, как тот горец, имел право. Теперь, вроде, не за что зацепиться, да на полную катушку. Полистал страницы записной книжки. Дочь отмел. Пустит, но стерпеть ее равнодушия не мог. К сыну некуда. К Даньке сам не пойду. Сосед ответил, чтобы приезжал. Товарищ тоже. Кум сначала спросил совета у своих, потом просветил, никто из родных не против. Татьяна молча внимала переговорам. Оставалось собрать вещи и сматывать удочки из негостеприимной квартиры, в которой у каждого помеченный кошачьей мочой свой угол. Один зал общий, но и он описанный всеми. Мать Татьяны и сын родились в год Кота. Куда мне, откровенному лосю. Да любовница Змея.
— Договорился? — дожевывая печенье, спросила пассия.
— Начну укладываться, — задавливая обиду на женщину, одновременно испытывая чувство благодарности к знакомым с друзьями, встал я из-за стола. — Пусть вещи полежат в гараже. Я заплачу. Спасибо за все.
— Пожалуйста. Но ты никуда не пойдешь, — поднялась и Татьяна.
— Почему?
— Я не пущу…
На рынке Сникерс встретил усмешками. Издевался весь наш угол.
— Опять на бандитскую пулю нарвался. Она мимо летела, а он схватил.
— Нормальный бы уклонился, писателю до всего дело.
Может, ребята были правы. Не рванул бы пешком на пять тыщ как на пятьсот в дождливую погоду, глядишь, пронесло бы. Или надыбали кого бомбануть вместо меня. Папен кривился, но осторожничал. Приблизился белобрысый начальник уголовного розыска. Подал руку, поцокал языком.
— Прими мои сочувствия, — поправляя фуражку на лобастой голове, поморгал он светло — голубыми глазами. — Начинай работать по новой, приходи с утра. Вряд ли удастся вернуть хоть что-то.
— Квартиру продал, — машинально информировал я.
— Квартиру…, - оперативник немного опешил. Шагнул вдоль стены из магазинов, бросив через плечо — Работай.
Через пару дней выразил сочувствие начальник милиции базара. Друзья с любопытными товарищами куда — то подевались. Призрак разве что навострился при словах о проданной квартире.
— Зачем надумал идти пешком через город? — Застриг он черными глазами. — Следы надо заметать.
Лишь Бандера криво усмехнулся:
— Теперь ты волен крутиться на любой сумме. Ни одна собака не тронет.
— Почему? — спросил я.
— Откупился, — посопев, разъяснил. — Моли Бога, что получилось именно так. Замочили бы, не ты первый, не ты последний. Сам говоришь, свинья старалась заточкой попасть. Сколько ребят на том свете.
— В милиции заставили написать заявление. Как думаешь, выйдет что — нибудь?
— Залупа конская вывалится, — зло отреагировал Бандера. — Пару раз вызовут, якобы для дачи новых показаний, потом закроют в сейф с «глухарями». Если и надыбают, постараются растормошить сами. Блин, как из детского сада.
— Рука бы не дрогнула, если со стороны властей нулевая реакция.