Валютчики

— Я мотаюсь по одной причине, за сотку они дают больше остальных менял, — засопел я. — Считаю, что делают правильно. Сдатчики валюты направляются к ним, а мы, русские, после них обжираемся отбросами.

— Это ты питаешься объедками, — ткнул меня в плечо пальцем Склиф — Мы работаем нормально, недостатка в клиентах не ощущаем. А тебя то ограбили, то сам вперся в говно по уши.

Закусив губу, я выдвинул правое плечо в сторону бывшего мента. Тот откачнулся назад. Видно было, что связываться со мной не решается.

— Вот и весь совет, — сплюнул под ноги Папен. — Вместо того, чтобы найти правильное решение, как собаки, готовы горла друг другу перегрызть. Цыгане, армяне с евреями, грузинами пользуются нашей сварой в полный рост. Спасибо от них не услышишь, чтобы мы не задумались, за что нас поблагодарили.

— Миша Задорнов со сцены кремлевкого дворца в морды заявляет, кто мы такие, на что способны, — ковырнул носком ботинка асфальтовый пласт Сникерс. — Смеемся. Сами над собой.

— И что мы придумали? — подал голос похожий на сморчка Лесовик. — К какому пришли консенсусу?

— Ни к какому, — матернулся Сникерс. — Разбегаемся по домам.

К Лесовику подошел его тщедушный брат, заезжавший за ним на «жигуленке». После прошлогоднего случая, когда менялу ободрали до нитки, подскоки приняли постоянный характер. К ним напросился Склиф, которому было по дороге. Сникерс с Хроником подались к загону за машинами. Подхватив сожительницу под руку, заторопился ловить такси Папен. Я остался один. Подумал, что на работе ребята расслабляются. Их целая кодла. Риск оказаться отоваренными тоже меньше, чем у меня. Солнце только начинает покидать зенит, народу, как в прошлые времена на первомайских демонстрациях. Возле подъездов на солнышке греются бабки, те, кому за суетой новой власти, делать стало нечего. В моем случае что на рынок выходишь — люди с предприятий не пришли, бабки обеды готовят, отправились в садики за внуками — что возвращаешься с базара — народ поужинал, устроился перед телевизорами. Что здесь стоишь, каждая падла пьяная, бомжатная, гнилая, тварная готова в горло вцепиться, когтями барсетку вырвать.

К середине раскрутки два мужика принесли оленьи рога. Две ветки с прорезанными уступами на толстых концах. Я долго не мог соединить их, чтобы получилось целое. Бросив бесполезное занятие, воззрился на мужиков:

— Зачем распилили?

— Этот искали, как его… панкреатит… нет, панкретин…

— Пантокрин, — поправил товарища мужчина потрезвее. — Видишь, вверху на ветке отростка нет. Я спиливал. Где же он…

Мужик нашел в сумке острый загнутый рог. Попытался присобачить на место сам, потом протянул мне:

— Может, у тебя получится. Они смотрятся ничего, если приладить. Лекарство из этого, пан… делают от всех болезней.

— Нашли? — хмыкнул я.

— Кого? А, пан…татин этот. Как его узнать. Для опытов лаболатория нужна. Выпаривать, там, вымачивать. Не с нашим умом.

— Зачем тогда распиливали? — возвращая ветки, окрысился я. — Испортили вещь, теперь куда ее.

— Мы думали, он как мозг в кости. Черпай ложкой и лечись. А внутри оказалось такое же твердое. Не нужно? За бутылку.

— Сколько она стоит? — не зная, зачем понадобились рога, спросил я.

— Двадцать пять рублей, — в один голос просветили мужики. — Бери, глядишь, выйдет. А нет, на стену повесишь. Красиво получится.

Придя домой, я долго не мог придумать, как соединить рога вместе, чтобы получилось, будто минуту назад сняли с шишковатого черепа оленя. В конце концов скрепил нижние обрубки проволокой, взгромоздил над входом в спальню.

Не прошло пяти дней, как угол потрясла очередная неприятность. Теперь под каток отморозков попал Склиф. На работе не появился, о том, что бомбанули, рассказали менты из уголовки, которым он сообщил по телефону. Ребята выглядели подавленно. Снова нарисовавшийся Усатый ужимал голову в плечи. Но стоящих на проходе валютчиков по прежнему не трогали, несоответствие вносило в ряды законные сомнения. Почему подонки целенаправленно принялись шерстить наш угол, который даже в жестокие времена ваучеризации страны мало кто шмонал. Тем более, в прошлом Склиф сам был сотрудником отдела уголовного розыска.

— В подъезде? — допытывался я у сбившихся в кучу ребят. — Или как Папена, возле входа?

— Не в подъезде, и не как Папена, — бегая глазами по сторонам, просвещал Сникерс. — Не после работы, и не вечером, как тебя. Даже не как Усатого, посреди улицы. С раннего утречка, когда глазки не успеваешь продрать. Вышел на залитый солнцем пятачок около дома, осмотрелся. Никого. Даже закрытую тенью каменную арку дали пройти. На пустыре, перед окнами — соседи глазели — подвалили, предложили раздеться самому. Забрали барсетку, заставили снять джинсовую жилетку с набором карманов, в расчете, если распихал в них деньги. Пиджак, брюки с рубашкой. Отпустили в трусах. Ботинки присвоили как трофей.

— Он намекал, что есть пушка, — не отставал я. — Если чего, мол, то…

— У меня газовая, и другая. — отмахнулся Сникерс. — Неожиданность — главное преимущество нападающих. Когда ко лбу притулят ствол, другой ствол не поможет.

— А жильцы что?