Валькирия. Тот, кого я всегда жду

Люди в гриднице засмеялись, это был добрый, радостный смех. Блуд взял протянутую краюху. Молодые гридни освободили ему место, потянули за стол. Вождь проводил его взглядом, улыбнулся и негромко сказал Славомиру:

— Квэнно… Теперь тех, что заперты, поведём мечи обагрять.

Я довольно уже разумела его галатскую молвь. Квэнно — стало быть, всё. Делу венец. Нет больше отроков, годных для Посвящения!.. Моё имя ему, конечно, не вспомнилось. А что ему меня вспоминать?

Счастливой наглости Блуда во мне не было никогда. Но если была за мной правда — вздымалось что-то в душе и несло уже напролом. Наверное, Надо было спросить совета у Хагена. Наверное. Я даже не подумала об этом. Я поставила тяжёлый ковш и обошла стол. Я помню только, что все вдруг замолчали и оборотились ко мне. И ещё, что ноги не гнулись.

Я встала прямо перед воеводой и сказала звонко и зло, на всю длинную гридницу:

— Эти-кве ми, рикс?

Это значило по-словенски: а я, вождь?.. Он перестал улыбаться и посмотрел на меня. Я бы совсем не хотела, чтобы кто-нибудь ещё раз так же вот на меня посмотрел. Как на мерзкое насекомое, потревожившее рану.

— Девка глупая, — начал он… и замолк. Ему нечего было мне возразить, нечем хлестнуть, чтобы уползла долой с глаз. Я до сих пор этим горжусь. Я тряхнула головой:

— Служила ли я тебе, воевода, хуже всех тех, кого рано поведёшь мечи обагрять?

— Лучше! — твердо и громко сказал из-за стола дерзкий Блуд. Он не побоялся меня заслонить от Третьяка, не попятится и перед вождём — что, конечно, было трудней. Как велит обоим нам убираться, отколь принесло…

— Правильно, лучше, — не спеша проговорил мой наставник и положил руки на стол, добавляя весу словам. Вождь быстро глянул на старого сакса, но ничего не сказал. Между тем воины зашумели, и я сперва испугалась, потом с изумлением поняла — большинство держало мою сторону. Только Плотица и с ним несколько сивоусых считали, что девке след бы думать о девичьем… однако слепой Хаген вовремя молвил своё слово, а они его уважали.

Я стояла посередине и смотрела на воеводу. Варяг молча слушал, как перечила его воле возлюбленная дружина. Чем бы ни кончилось — после такого он вряд ли станет добрей. Ну да тут ничего уже не поделаешь.

Я видела: Славомир протянул руку, взял брата за плечо. Велета не осмелилась открыть рта, но, конечно, вождь чувствовал её взгляд, как тёплую щёку, прижимавшуюся к его щеке…

— Не о том потягаете, о чём надо бы… — угрюмо вымолвил он наконец. — Ладно… пускай лезет в яму, раз нету ума.

Вот когда окатила меня волна душного, дурностного страха! Я взмокла и подумала, а надо ли было мне так усердно лезть туда, куда меня не пускали… не пускали-то, может, моей же корысти ради… или ради чего-то ещё, простоте моей недоступного… Двое кметей встали по бокам и повели меня запирать, верней, потащили, едва не сбив с ног, намеренно грубо, чтоб видели Боги моего прежнего рода — не я предаю, силой берут… и до самой двери было ещё не поздно вырваться и передумать. Я шла, опустив голову, молча. Как сказывал дедушка: забралась в кузов, не говори, что не груздь.

…Если бы разобрать, на каком языке перешёптывались брёвна рубленых стен и скрипучая берёста на половицах — верно, они бы немало порассказали об отроках, в разное время, как я, коротавших здесь ночи перед Посвящением. Разве могут рассеяться без следа страх, надежда, полёты души от отчаяния к торжеству, обеты Богам на случай, если вдруг повезёт… кто-то ведь слышит каждое наше слово, даже не произнесённое, запоминает поступок, которому, кажется, не было видоков…

Обычно отроки ночевали здесь по двое-трое. Я сидела одна. Да. Никак у меня что-то не получалось быть — мы. Получалось: все остальные — и я. Отовсюду торчала сухим сучком из бревна.

Я поудобней устроилась у стены, вздохнула и упёрлась подбородком в сомкнутые колени. Зябла спина, в животе сосало, потому что повечерять не пришлось. Вот краюшку бы хлеба с толстой сметаной, да на правый бочок, да чтобы Молчан свернулся тёплым клубком… Может, он теперь зайца нёс в логово, верной волчице, глупым щенятам…

Кто бы погладил меня по головке, кто бы сказал: будет всё хорошо. Малые дети любят слушать страшную баснь, прижимаясь к надёжному и большому, способному защитить… А вот когда страшно не в басни, а наяву, и не к кому припасть, не за кем спрятаться…

Я закрыла глаза и постепенно сползла в зыбкий, не сулящий отдыха полусон, когда сам толком не ведаешь, спишь или живёшь. Я шла на лыжах домой, и наполненный кузов привычно оттягивал плечи, а вокруг уходили в звёздное ночное небо ели, заметённые по колена. Я шла, а впереди становилось светлей и светлей, и вот уже засинели круглые лунки у влажных чёрных стволов, засверкал снег, готовый хлынуть лопочущими ручьями, и нестерпимое вешнее солнце глянуло вниз сквозь голые ветви… Я миновала Злую Берёзу — капли прозрачного сока сбегали по белой коре, и каждая несла в себе радугу. Я вошла во двор, и там, на крылечке нашего дома, прислонясь к двери, сидел Тот, кого я всегда жду.