Валленштейн

— Может, какого-то беднягу на кол сажают, где-то сразу за готарем, — высказал своё предположение полковник Конашевич. — В этих местах такая казнь — обычное дело.

— Вполне вероятно, — угрюмо согласился сотник. Мак, внимательно прислушиваясь к душераздирающим воплям.

— Да, похоже на то, — согласился Валленштейн, успевший повоевать с турками в Венгрии и в Трансильвании. — В Семиградье мне как-то приходилось видеть целые леса из острых кольев, на которых в страшных мучениях агонизировали несчастные. Жаль, что этот варварский обычай, унаследованный турками и татарами от гуннов, появился и у венгров, ляхов, валахов и других христианских народов.

— Дурное дело — нехитрое, — буркнул сотник Мак. — Наши коронные и наказные гетманы тоже таким образом развлекаются.

— Успокойтесь, Панове, — вдруг усмехнулся полковник, — это не вопли умирающего на колу. Это песня.

— Песня? — разом воскликнули Валленштейн и барон Илов.

— А вы прислушайтесь.

И действительно, изумлённые путешественники смогли разобрать слова, судя по всему, какой-то весёлой песни, которую распевал горластый мужчина. Было такое ощущение, что это визжит только что оскоплённый хряк. Вскоре они увидели двигающуюся к ним навстречу подпрыгивающей воробьиной походкой странную личность в грязных домотканых штанах, так называемых портяницах, явно украшенных обильными пятнами мочи, в чёрных, высоких, кожаных сапогах и коротком овчинном тулупе, из-под которого почти до самых колен свисал подол грязной домотканой рубахи. Чёрные длинные пряди из-под высокой чёрной бараньей шапки-качулы неряшливыми лохмами свисали почти до самых лопаток. Этот бравый парень был выше среднего роста, но сутул. Его удлинённое горбоносое лицо украшали небольшие усы, которые очерчивали большой тонкогубый рот чёрной подковкой. Острый подбородок и чёрные цыганские глаза придавали его смуглому лицу какое-то странное, не то лисье, не то волчье выражение. За узкой спиной этого типа на широкой кожаной перевязи висел барабан, а на тощей груди — небольшой бубен. Через плечо была перекинута нарядная сумка из домотканой шерстяной ткани, он то и дело прикладывал к губам сурлу, молдавскую свирель, наигрывая какую-то весёлую мелодию, а когда отрывался от сурлы, под удары бубна звучала песня, которую спутники епископа Пазмани было приняли за вопли умирающего на колу:

Чине май фрумос баети?Ев — май фрумос баети!Унди май фрумос баети?

Май фрумос баети ла Цара Фаджилор!Чине май фрумос фитица?Флория-Розанда — май фрумос фитица!Унди май фрумос фитица?Май фрумос фитица ла Сучава![41]

После этих в высшей степени любопытных слов следовали удары по бубну, затем свист сурлы и визг продолжался снова.

— Пожалуй, этот парень от скромности не умрёт, — заметил полковник, и на его лицо набежала тень, а вся ладная рослая фигура с очень широкими плечами и узкой, гибкой талией хищно подобралась. — Вы только послушайте, о чём вопит этот грязный ублюдок!

— Так о чём вопит этот бродяга? — полюбопытствовал Валленштейн.

— Этот бравый парнишка утверждает, что он, дескать, самый красивый парень в Прекрасной Стране Буков, то есть в здешних местах. В то же время в Сучаве обитает самая красивая девушка по имени Флория-Розанда. Насколько мне известно, это единственная дочь молдавского господаря. Эта красавица за каких-то пять минут любви получит двести монет и поэтому просто обязана раздеться и отдаться этому доброму молодцу, Аурелу Курджос[42] — так, судя по словам песни, зовут этого красавца, — охотно сообщил казачий полковник.

— Да, занятный молодец, — задумчиво произнёс Валленштейн, внимательнее осматривая путника с головы до ног. — А что, дочь господаря действительно столь прекрасна, что даже всякие бродяги сходят с ума по ней?

— Говорят, такой красавицы нет даже в самом султанском гареме, — серьёзно ответил Конашевич-Сагайдачный.

— Пожалуй, это уже выше всякой наглости распевать похабные песни о дочери самого молдавского господаря, — рассердился хорунжий Пржиемский. — Пройдусь-ка я ножнами по спине этого трубадура.

— Безусловно, пан хорунжий собирается поступить по-рыцарски, — усмехнулся сотник Мак. — Думаю, спешить не стоит, может, он просто сумасшедший.

— Похоже, пан сотник прав, — согласился полковник, повнимательнее приглядываясь к необычному певцу. — Эй ты! — окликнул он его, — подойди сюда!

— Нуй бадике, ев мадук ла акасы. Ларри видере! Попен кур![43]

— Ах ты, мерзавец! — сразу забыв о том, что только говорил, возмутился Конашевич-Сагайдачный. — Похоже, по твоей тощей заднице уже давно плачет кол! — И, обратившись к своим казакам, рявкнул: — Взять его!

Кони казаков мгновенно обступили путника. Однако тот нисколько не испугался и, спокойно глядя ничего не выражающими цыганскими глазами, вдруг ударил в бубен и снова завопил: