Вальс до востребования

Вы даже не представляете, какой это бонус, какой выигрышный лотерейный билет для того, кто таки поступил в недосягаемую балетную школу. Когда преподаватели специальными упражнениями и фиксациями ставят деткам растяжку, это зрелище лучше не видеть и даже не догадываться о таких занятиях родителям. Не выдержат. Чтобы вы знали – это больно. Порой очень больно, но без этой основы балета не бывает. Вот отсюда, с первых болезненных растяжек, с первых обидных детских слез, начинается и закладывается невероятное терпение, умение переносить стоически боль и стальной характер любого балетного профессионала.

Без этих качеств тоже не бывает балета. Никогда.

Не можешь терпеть, болит у тебя больше, чем у всех остальных, – на выход, никого не держим. В самодеятельность – «три прихлопа два притопа» – или в стриптиз, если без танца ты себя прямо не мыслишь. Потому что все, что есть настоящий танец, – это каждодневная пахота на пределе, боль, ну, и все остальное в том же ключе.

Но вернемся к Марианне. Ей приходилось полегче, чем остальным деткам, ее и растягивать-то особо не требовалось, а если и тянули, то таких уж прямо сильных болезненных ощущений она не испытывала.

Училась Марьяша очень хорошо, с таким упорством и рвением, которые трудно заподозрить у ребенка в столь юном возрасте. Просто ей очень нравилось танцевать, и занятия нравились, и упражнения у станка, и даже строгость преподавателя нравилась.

Так и дозанималась до десяти лет, поступив в первый класс хореографического училища, пройдя очередной жесткий отбор, отсеявший большую половину ее подружек по балетной школе. Как было принято, некоторые ученицы училища, в том числе и Марианна, привлекались к постановкам в Большом театре. Так что на великую сцену Марьяша вышла уже в двенадцать лет.

В шестнадцать она заканчивает училище, и – о чудо! – ее принимают в труппу Большого театра. Пока не примой (ха-ха!), но и не пятой снежинкой в третьем ряду, а назначают хоть и в кордебалет, но на ведущие партии. Между прочим, очень приличный старт для девочки, только выпорхнувшей из училища.

На следующий год Марьяна поступает в МГАХ, Московскую государственную академию хореографии, на очно-заочное отделение. Зачем ей понадобилась эта учеба, да еще считай что сразу после училища? Ведь, как правило, балетные задумываются о высшем образовании, прилично отпахав на сцене, когда начинает маячить уход на пенсию, а она вот сразу. Марьяне тогда, кстати, в театре довольно часто задавали этот вопрос, а она не знала, что ответить. Ну нравилось ей учиться, хотя совмещать службу и учебу было безумно трудно, практически невозможно, но она умудрялась как-то.

Сейчас, с высоты прожитых лет, вспоминая себя тогдашнюю, Марианна диву давалась, поражаясь и не понимая, как вообще смогла потянуть такую нагрузку и не заболеть от перенапряжения и усталости. А тогда что, тогда молодая девонька – энергии и энтузиазма через край и, главное, плохо осведомленная о том, на что «подписывается», – влезла зачем-то в эту учебу. Но характер никуда не денешь – взялась за что-то, доводи до конца, хоть помирай, но доводи.

За полтора года службы в театре, при всей целеустремленности и желании Марианны, ее балетная карьера как-то не сильно продвигалась и ладилась, хотя она и танцевала в первом составе и вовсю гастролировала с театром. Но то ли от безумного переутомления от совмещения работы и учебы, то ли от слишком завышенной планки и выставленного требования к себе самой начала Марьяша подозревать, что, возможно, великой балерины – второй Улановой и Плисецкой – из нее не выйдет. И кто бы знал, что эта завышенная планка сыграет с ней жестокую шутку.

Мысль материальна, это доказано даже учеными, что уж говорить об обыденной жизни, когда получаешь именно то, чего боишься больше всего на свете, и случается с тобой то, о чем бесконечно думаешь, гоняя в голове так и сяк навязчивые, тревожные мысли.

Как размышляла девочка Марианна? Примитивно в те времена, скажем прямо. Мол, если у меня что-то не получается, значит, надо над этим неустанно работать, и оно обязательно получится. Вот чего-чего, а упорства барышне было не занимать, еще и поделиться могла с кем-нибудь. Это она с виду трепетная лань с большими бархатными темно-синими глазищами, вся такая тоненькая, нежная, неземная, ага, – но со стальным штырем-арматурой воли внутри.

Марьяна оставалась на дополнительные репетиции, практически поселилась в репетиционных залах и занималась, занималась, занималась… И нашлись среди ее ровесниц-коллег те, кому это сильно не понравилось: выскочка, мол, мало того, что и так в первом составе, и уже задействована, пусть не в больших, но все же отдельных партиях в спектаклях, так она и в академию поступила, да еще и выслуживается перед худруком, репетируя сутками как подорванная.