Вальс до востребования

И он вошел в нее, соединив их тела в одно целое, и был везде, заполнив собой, казалось, все пространство, все мысли и чувства – в ней, с ней, вокруг нее, и она отдавала ему себя, отдавала и шла за ним, подгоняя и зовя, увлекая вперед… И они неслись к своей яркой, покоренной уже ранее, испытанной вершине, точно зная, что там, наверху, их ждет непереносимо прекрасный финал-освобождение.

И взорвались, достигнув того, к чему так стремились и неслись.

Лежали опустошенные, наполненные и одновременно расслабленные, не в силах двигаться, говорить, переживая потрясающее «послевкусие» и отголоски оргазма в телах, словно плыли в неге, поразительным образом чувствуя и воспринимая ощущения друг друга как свои собственные, плавно погружаясь в сладкую дрему…

Пока не ворвался, разрушая обыденностью момент очарования и теплой восторженности, звонок домофона, прозвучавший слишком громко в полной тишине квартиры.

– Не пугайся, – подхватился Ян, приподнявшись на руках, целуя Марианну коротко в губы, – это доставка. Я заказал для нас обед в хорошем, достойном, проверенном ресторане у меня тут неподалеку, где я постоянный и любимый клиент.

Игнорируя разлетающийся по квартире нетерпеливыми трелями вызов домофона, он всмотрелся в лицо Марианны благодарным, удовлетворенным, переполненным нежностью взглядом, еще раз коротко чмокнул в губы и дернул какой-то шнур, закрепленный у изголовья кровати, освободивший из зажимов перекладину турника, ухватился за него, подтянулся и молниеносным, слитным движением перенес свое тело в коляску.

– Я быстро, – пообещал, разворачивая кресло к дверям.

– Уверена… – остановил его чуть хрипловатый от пережитой страсти, лениво-ироничный голос Марианны.

Ян тормознул, резко развернув коляску обратно. Она лежала на боку, подперев голову рукой, сияющая наготой своего великолепного тела, и смотрела на него веселыми глазами.

– …что за время пандемии и карантина курьеры доставки привыкли ко всякого рода причудам и закидонам клиентов и уж чего только не насмотрелись. Но, думаю, все-таки голый, бодрый и веселый колясочник произведет на парня неизгладимое впечатление.

– Я прикроюсь, – пообещал, хохотнув, Стаховский и «умчался» открывать.

Они накрывали вдвоем на стол, распаковывая и перекладывая из коробок на тарелки доставленную еду, болтали о всякой ерунде, посмеиваясь, обмениваясь остротами и шутками, постоянно дотрагиваясь, касаясь друг друга пальцами, губами-поцелуями, словами, взглядами, улыбками, словно не могли разорвать, ослабить нити единения, не могли удержаться от того, что притягивало их друг к другу с неодолимой силой.

Ну все, все – сели за стол, чокнулись бокалами с клюквенным морсом вместо вина, сняли пробу с действительно достойных и даже более чем достойных блюд и снова «зависли» друг на друге, погружаясь в разговор, во взгляды, в эротичную нежность, окутавшую их, словно ограждая, вычленяя из всего остального мира границами невидимого кокона.

– Я тут поняла, – призналась Марианна, – что ты про меня знаешь слишком много, даже то, что бы мне хотелось сохранить в тайне, а вот я о тебе не знаю совершенно ничего. Ну, кроме прапрадедушки, главного инженера по коммуникациям московских царских резиденций, и замечательного деда, прошедшего всю войну. И того, что ты был топ-менеджером одной из самых крутых компаний нашей страны, явным метросексуалом с глубокой и преданной любовью к себе великолепному и элементами откровенного самолюбования.

– Ах, вот каким я тебе виделся, – наигранно удивился Стаховский.

– Именно. А что, было как-то иначе? – усмехнулась Марианна. – За блестяще отшлифованным фасадом я не смогла рассмотреть твоей тонкой душевной организации и трепетной натуры?

– Где-то так, – рассмеялся Ян, крутнув иронично головой. – Но, в общем и целом, ты права: мне нравилась моя работа, пусть не до восторга и не во всем, но в принципе, по большому счету, нравилась, и самому себе я был очень даже приятен в своей успешности, в своих достижениях и перспективах. И кайфовал от того образа жизни, который позволял мне вести мой высокий финансовый и социальный уровень, от той степени доступности к благам и сервису VIP-уровня. В общем, меня более чем устраивала моя крутость.

– А какие претензии к работе у тебя имелись? – заинтересовалась упомянутой им вскользь неполной удовлетворенностью делами Марианна.

– Ну хотя бы те, что затачивался я изначально совершенно на другую работу и жизненную реализацию, весьма далекую от продаж и менеджмента.

– На какую же?

– Я был математиком. И не просто математиком, а еще и достаточно перспективным программистом, – пожав плечами, легко признался Ян.

У Стаховского довольно рано проявились способности, можно смело сказать: талант к точным наукам, в частности к математике. Уже в третьем классе он расщелкивал задачки за четвертый, а кое-какие и для пятого. Родители, обратившие внимание на способности сына, перевели его в математическую школу. А уж по личной инициативе он сам пришел еще и на специальный математический факультатив, где с детьми занимались преподаватели МГУ, уж так ему нравилась эта наука.