Вальс до востребования

И погнали, поорав от удовольствия на старте. А следом за ними, с задержкой в полминуты, стартанула и она – Лавина. Именно так, с большой буквы.

Мужики, врубившись в момент, во что вляпались и что происходит, позабыв про всякий выпендреж, понты и свою непомерную лихость, летели рисково по самой возможной кратчайшей траектории, уносясь из-под белой смерти, неотвратимо надвигавшейся на них.

Они были очень быстрыми, очень. Но лавина была быстрее.

Когда Ян понял, что ни хрена не успевает, что его вот-вот накроет, скрипя связками и сухожилиями на ногах, входя в рискованный острый угол поворота, он рванул вбок. Кинулся в сторону от лавины, несущейся со скоростью разогнавшегося болида Формулы-1 между двух горных хребтов в долину, и летел, летел, выкладываясь на пределе всех сил, озираясь назад, на неотвратимо надвигающегося белого монстра, уже закрывшего своим огромным телом солнце. И четко осознавал, что не успевает, не успевает…

И это необъятное стремительное белое тело втянуло его в себя, словно заглотнуло в нутро заведенного огромного миксера.

– Ты был в сознании, понимал, что происходит, когда оказался под лавиной? – тихим голосом спросила Марианна, полностью окунувшись в его рассказ, чутко резонируя с его эмоциями.

– Нет, – выдохнул Ян, улыбнувшись ей ободряюще одними уголками губ. – Меня так болтало в том «миксере», что вышибло дух на какое-то время. А когда пришел в сознание, то обнаружил, что полностью обездвижен и зажат со всех сторон.

Остановил себя, замолчал. Перевел взгляд на прогорающие дрова, погрузившись во что-то глубоко личное и очень непростое…

– Ты понимал, что можешь погибнуть? – совсем уж тихо произнесла Марианна, сочувствуя, пропуская через себя, через сердце его трагедию, и прошептала следующий вопрос: – Понимал, что умираешь?

– Да, – перемолчав, продолжая смотреть на огонь, коротко ответил Ян.

– Страшно? Умирать было страшно? – прошептала она непростой вопрос. Чувствуя каким-то наитием, чем-то необъяснимым, что должна задать ему эти вопросы, что его ответы, его рассказ – это освобождение, что ли.

Он молчал. Секунды, капая, уходили в прошлое в повисшей тишине, тягучей от невысказанных напряженных эмоций, разбиваемой лишь гулом ровного пламени в камине и потрескиванием дров, на которых застыл взгляд задумавшегося Яна.

– Я никому не рассказывал о том, что со мной там произошло. Никогда. Ничего, – неожиданно произнес он и посмотрел на Марьяну странным, каким-то потусторонним взглядом, взглядом оттуда, из той своей снежной могилы. – Когда ты здоровый, сильный, удачливый, благополучный чувак, который абсолютно уверен, что с ним не может случиться ничего непоправимого, никакой беды и трагедии, уверенный в собственной безопасности и неуязвимости, то умирать, осознавать, что вот прямо сейчас наступает смерть, до такой степени дико, настолько непереносимо страшно, что ты умираешь от осознания неотвратимости своей смерти. – И усмехнулся вдруг без тени веселья: – Такой экспириенс не пожелал бы пережить даже самому лютому врагу. Это жесть конкретная, абсолютно нереальная.

Длинно вдохнул, задержал дыхание, перевел взгляд на огонь в камине и медленно выдохнул.

– Знаешь, подавляющее большинство современных людей не готовы к борьбе за жизнь, к борьбе за выживание, – проговорил Ян, и Марианна, всей душой, всеми устремлениями настроенная на него, почувствовала в изменившейся интонации, в том, как расслабилось его тело, что он отпустил что-то в себе, нечто невероятно важное, глубоко личное, принадлежавшее только ему, то, что держал закрытым все эти годы.

Отпустил ради нее и ради себя. И что-то непростое происходило в этот момент между ними, что-то свыше, недоступное обычному пониманию вело их, соединяя этим его откровением…

– Для настоящей борьбы за жизнь требуется как минимум крепкий инстинкт самосохранения, основанный на прокачанных базовых инстинктах, мощное самообладание, которое позволяет нормально думать в критической ситуации, и умение не поддаваться панике. Все это давно выбито и нивелировано в современном цивилизованном обществе. Но кроме этих базовых пунктов не менее важна еще и внутренняя установка не быть жертвой, – продолжая смотреть в камин, начал свой рассказ Ян. – Мне было не просто страшно, я пережил нечеловеческий, смертельный ужас. – Он снова глубоко вдохнул, медленно выдохнул, посмотрел на Марьяну и признался: – И в какой-то момент я все-таки умер.