Вам вреден кокаин, мистер Холмс

У меня перехватило дыхание. За все то время, что я знал Холмса, никто и никогда не говорил с ним подобным образом. Сначала я боялся вспышки ярости. Однако, в отличие от Зигмунда Фрейда, я недооценил Холмса.

Опять наступило молчание. Холмс сидел неподвижно, опустив голову. Врач не сводил с него глаз. В комнате воцарилась мертвая тишина.

— Я действительно виноват, — произнес Холмс чуть слышно. — У меня нет оправданий, — продолжал он, — что же до того, чтобы помочь мне, — выкиньте это из головы. Дьявольское зелье держит меня мертвой хваткой. Оно прикончит меня! Нет-нет, бросьте уговоры, — возразил он, подняв руку, а потом вяло уронив ее. — Я приложил всю свою волю, чтобы справиться с этой дурной привычкой, и потерпел неудачу. Уж если я, собрав все силы, не смог этого сделать, то знайте, что всякий, кто оступился хоть раз, уже никогда не свернет с пути саморазрушения...

Вдруг я сообразил, что уже давно сижу разинув рот, а грудь моя вздымается от волнения. Молчание было наэлектризовано, и я не решался нарушить его.

— Человек способен остановиться и сойти с опасного пути, хотя для этого может потребоваться помощь. Один неверный шаг не всегда смертелен.

— Всегда, — застонал Холмс в отчаянии, и у меня сжалось сердце. — Никому еще не удавалось сделать то, о чем вы говорите.

— Мне удавалось, — сказал Зигмунд Фрейд.

Холмс медленно поднял на него удивленный взгляд.

— Вам?

Фрейд кивнул.

— Я сам принимал кокаин, но теперь свободен от его власти. Я помогу и вам, если хотите.

— Это не удастся, — прошептал Холмс. Однако, хотя он и твердил, что не верит в исцеление, в его голосе проскальзывало что-то, говорившее о том, что он отчаянно хотел бы надеяться.

— Удастся.

— Как?

— Потребуется время. — Врач встал. — Я уже все сделал так, что, пока не закончится курс лечения, вы оба будете гостить у нас. Это вас устроит?

Холмс послушно встал и двинулся вперед, потом вдруг повернулся, с мученическим видом закрыв лицо ладонью.

— Все напрасно! — воскликнул он. — Даже сейчас я чувствую, насколько сильно мое пагубное пристрастие!

Я привстал, собираясь успокоить и подбодрить его, но замер на полпути, осознав тщетность, даже смехотворность такой попытки.

Доктор Фрейд медленно вышел из-за стола и мягко положил свою небольшую руку на плечо моему другу.

— В моих силах остановить это пристрастие, хотя бы на время. Сядьте, пожалуйста. — Он показал на кресло, с которого Холмс только что встал, а сам присел на краешек стола. Холмс молча повиновался и сидел в ожидании — несчастный и потерявший веру. — Вы знаете что-нибудь о гипнозе? — спросил Фрейд.

— Немного, — устало ответил Холмс. — Вы хотите заставить меня лаять и бегать по комнате на четвереньках?

— Если вы мне поможете, — сказал Фрейд, — если доверитесь, я смогу ослабить ваше желание принять наркотик. Когда же у вас вновь возникнет потребность в нем, я снова вас загипнотизирую. Таким образом мы искусственно ослабим ваше пристрастие, пока сам организм не завершит лечение. — Он говорил медленно, стараясь развеять и подавить страх и стыд, бушующие в Холмсе.

После того как Фрейд умолк, Холмс какое-то время смотрел на него, затем пожал плечами и небрежно согласился.

Доктор Фрейд, как мне показалось, с трудом сдержал глубокий вздох, подошел к полукруглому окну и задернул занавески. В комнате наступил полумрак. Потом он вернулся к Холмсу, который сидел все так же неподвижно.

— Начнем, — сказал Фрейд, располагаясь напротив. — Пожалуйста, сядьте прямо и смотрите сюда.

Он достал из кармана сюртука цепочку от часов, которую я заметил еще раньше, и стал покачивать ею из стороны в сторону.

Часть II

РАЗГАДКА

Прогулка в ад

Поначалу профессор Мориарти наотрез отказывался возвращаться в Лондон в компании Тоби, что несколько позабавило нас, скрасив конец этой ужасной во всех отношениях недели. Стоило ему взглянуть на собаку — я привез песика к нему в гостиницу на Гарбен ближе к вечеру — как он тут же заявил, что хотя и считает себя добропорядочным, благожелательным человеком (чего стоит одно его согласие поехать в Вену), однако существует определенный предел его щедрости, который он не намерен переступить,

— Вот этот предел, — сказал он, глядя поверх очков на Тоби, который ответил ему взглядом, полным радостной готовности. — Я терпелив, да-да, терпелив, доктор Ватсон, несмотря на мое отчаяние. Я и слова не сказал о том, что из-за вашей ванильной эссенции лишился новых ботинок, разве не так? Но вот это уж слишком. Я не повезу животное назад в Лондон.

Однако я тоже не был намерен шутить и так ему об этом и сказал. Пусть Тоби едет с багажом, воля профессора, но вернуть собаку на Пинчин-Лейн он обязан. При этом я намекнул на Майкрофта Холмса, и Мориарти в конце концов сдался, бормоча что-то себе под нос.

Я сочувствовал ему, но не в моем положении было прислушиваться к его жалобам. У меня тоже сдавали нервы; лишь телеграмма от жены, где она сообщала, что дома все в порядке, могла служить утешением, способным хоть немного поддержать меня.