Варяги

   — Торгрим, найди сына этого выжившего из ума и его семью. Мы устроим для словен славное зрелище.

Из глаз старика покатились слёзы, но он остался лежать, уже зная, что никто к нему не придёт, чтобы закрыть мёртвые глаза.

Торгрим велел своим воинам обшарить каждую избу, заглядывать во все строения вплоть до погребов и землянок. Такой же приказ получили и другие дружины от своих ярлов. Град походил на развороченный муравейник — воины не только искали Гостомысла и его семью, но, пользуясь случаем, засовывали под одежду наиболее ценное из обнаруженных богатств. Ярлы запретили грабить, говоря, что все богатства словен будут принадлежать им по праву хозяев живущих здесь бондов. Они, воины, и не грабят, не предают ничего огню, не тащат к ладьям женщин и детей, не убивают мужчин. Ха, они стали хозяевами этого перепутанного сброда, а разве хозяин не вправе сунуть за пазуху понравившуюся ему вещицу? Или, положив руку на плечо онемевшей от страха молодки, подтолкнуть её в укромное местечко?

Наскоро тешили тело и глаза и торопились к ярлам, виновато разводя руками, — Гостомысла нигде нет, не могут найти и его четырёх сыновей. Может быть, сын старейшины от стыда бросился в реку и утонул?

Помрачневший ярл Торир приказал ещё раз пойти по избам, гнать всех жителей на площадь. Когда-то ему понравилось, как расправился Готфрид с князем бодричей Годославом. Он хотел устроить такую же казнь здесь, в этом Новом городе, чтобы словене сразу почувствовали хозяйскую руку. Лучше всего казнить кого-то из семьи Буривоя, не тащить же на виселицу полумёртвого, а может, уже и мёртвого старика. Но Гостомысла не могут найти, забился в какую-нибудь щель. Ничего, отыщется. А пока Торир найдёт чем устрашить словен. Прямо на площади заковать в цепи бывших дружинников Буривоя и развести по кузням. Предупредить: кто станет уклоняться от выполнения повелений нового князя-конунга, будет превращён в раба или казнён. Впрочем, об этом он сам скажет словенам. Пусть воины ярлов окружат площадь.

...Гостомысл к этому времени был уже далеко. В тот предрассветный час, разбуженный отцом, он метнулся было к двери с мечом в руках, чтобы бежать на помощь застигнутым врасплох дружинникам, но у Буривоя достало сил удержать его.

   — Поздно, Гостомысл, им не поможешь, — торопливо шептал Буривой. — Беги. Забирай детей и беги. К Чёрному озеру, припасы там есть, отсидитесь...

Сам тормошил внуков, тихонько прикрикнул на ничего не понимающую со сна Жданку, подталкивал полураздетых к выходу и торопился, торопился высказать Гостомыслу главное:

   — Соседей созывай на помощь. Без них Новеграду не выстоять. Думаю, вчерашние две ладьи с гостями Торгрима лишь приманка. Проспал я град. Беги. Тебе спасать его, боле некому. Поклонись веси, кривским, чудинов не забудь. Меря далеко. Помогут, торопись. Внуков береги...

Гнётся шест в могучих руках Гостомысла. Лёгкий челнок стремительно скользит вдоль берега Ильменя. В носу сбились стайкой погодки сыновья, каждый ловит взгляд отца. Притихла, поуспокоилась Жданка, хотя в глазах застыл пережитый испуг. Никак не может поверить, что нет ни избы, ни привычных дел Солнышко вон как высоко поднялось, а у неё ни варево не готово, чтобы накормить-насытить детей с мужем, ни скотина не обихожена Куда ж ты везёшь меня, муж любый? Не пора ли нам возвращаться к родной избе? Может, старому Буривою помриялось что ночью, а мы и всполошились?

Но глянет Жданка на лицо мужа, и вновь страх ползёт в сердце. Чужое лицо у Гостомысла. никогда таким не видела его. Гневно сведены брови; широко расставленные голубые глаза потемнели: жёсткие складки прорезались от ширококрылого прямого носа к концам губ, прячутся в подстриженной бороде. Широко расставив напруженные ноги, стоит он на корме челна, работает шестом, молчит пот заливает могучую грудь.

Любый, куда везёшь меня с малыми ребятами? На кого оставишь? Знаю ведь я тебя до самого донца твоей души. И лишнего мига не пробудешь ты со мной. Муж мой любый, как стану жить без тебя?

И, отвечая на невысказанные вопросы жены, трудно, пересохшими губами сказал Гостомысл то чего го страхом и ждала она:

   — Жданка и ты. Прибыслав! — Старший одиннадцатилетний сынишка тотчас вскочил, любовно глядя на отца. — До Чёрного озера я вас провожать не буду. Ты, Прибыслав, бывал там не один раз. дорогу знаешь, и где припасы хранятся — тоже. Силки на птицу ставьте, рыбу ловите. Без хлеба придётся маяться, перетерпите уж как-нито.

   — Ничо, батюшка, там и лук есть со стрелами, — улыбнулся Прибыслав.

Ах ты, первенец ненаглядный. Думаешь, коли лук есть, так и все беды позади.

   — Без меня «о становища ни ногой. Или сам приду, или весть с верным человеком пришлю. Тогда и поступать, как велю. Ты, Прибыслав, матери во всём помогай. Крепко надеюсь на тебя, Жданка моя. А мне в град беспременно надо...

Челнок врезался носом в песчаный берег. Женщина припала к груди мужчины.